В мемуарах некоторых авиаторов (А.К. Петренко, А.К. Туманский) говорится, что при полетах на спиртовых суррогатах пилоты самолетов с передним расположением двигателя нередко получали отравления продуктами сгорания, вызывавшие головную боль, слабость и головокружение. Но, скорее всего, здесь виноват не «авиаконьяк» как таковой, а плохая герметизация капотов, при которой выхлопные газы тянуло в кабину. Во всяком случае, надышавшись «обычной» бензиновой гарью, можно с гарантией ощутить те же самые неприятные симптомы. Другое дело – бензол и толуол (аэродромное прозвище – «горчица»), которые также, хотя и очень редко, использовали в качестве моторного топлива. Эти жидкости гораздо более ядовиты, чем газолин, спирт или казанская смесь, и при их применении авиаторы действительно могли серьезно отравиться.
Пары спиртового горючего, особенно если в смеси присутствовал эфир, порой оказывали на летчиков наркотическое действие. Так, по словам начальника авиации 11-й армии Винокуренко, 11 мая 1919 года военлет 47-го авиаотряда после возвращения из боевого вылета на перехват вражеских самолетов «был в почти невменяемом состоянии от опьянения испарениями авиасмеси и смог доложить только минут через 10 после спуска».
Но главный и повсеместный вред от эрзац-топлива состоял в том, что оно приводило к недобору мощности, преждевременному износу моторов, а нередко вызывало остановку двигателя в полете. При этом каждый «бензозаменитель» вредил по-своему. Казанская смесь образовывала в камерах сгорания и на клапанах цилиндров трудноудаляемый нагар. При работе на спирту моторы неустойчиво держали малые обороты и легко переохлаждались в полете, а на бензоле и толуоле, наоборот, быстро перегревались на большом газу. И, наконец, некоторые особо капризные двигатели (к примеру, «Испано-Сюизы»), вообще, отказывались работать на суррогатах. Тем не менее «казанка», спирт и «авиаконьяк» обеспечивали боеспособность Красного Воздушного Флота более полутора лет в условиях полного отсутствия нормального горючего.
В этой истории был и еще один немаловажный аспект. С одной стороны, обилие спирта ставило авиацию в привилегированное положение по сравнению с другими родами войск, ибо при царившей в те годы инфляции и почти полном обесценивании денег за этот «всеобщий эквивалент» можно было выменять все что угодно. С другой же, оно вполне закономерно подталкивало авиаторов к пьянству со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но на это явление обычно смотрели сквозь пальцы. Помначштаба Авиадарма Е.И.Татарченко писал в 1920 году буквально следующее: «Употребление алкоголя или какого-либо другого наркотика[7] до того распространено в авиации, что бороться с этим злом трудно, ибо какое значение имеет вред от водки для здоровья человека, которого ежедневно подкарауливает смерть?»
Бороться и не пытались. Наоборот, хорошая кружка чистого спирта нередко служила универсальным средством поощрения экипажей за смелые полеты и механиков за ударную работу. А вот слова известного летчика, командира 1-й Советской авиагруппы И.У. Павлова: «Единственным спасением от всех болезней был спирт. Я не помню в те дни лекарства более легкого и доступного». Но последствия такого «лечения» зачастую были хуже самой болезни...
Летчик А.К. Туманский вспоминал, как совершенно пьяный экипаж «Ильи Муромца» прилетел вместо Могилева... в Брянск, «промахнувшись» почти на 300 километров. Случались инциденты и похуже. Только в 1918—1919 годах и, только по официальным данным, в Красном Воздушном флоте произошло 98 серьезных аварий и 34 катастрофы со смертельным исходом, вызванные излишним лихачеством или нелепыми ошибками пилотов. Никакого расследования этих инцидентов не проводилось, поэтому остается только гадать, нет ли здесь следов пресловутого «зеленого змия».
Справедливости ради надо сказать, что с водкой и спиртом дружили не только красвоенлеты, но и их враги – белогвардейцы. Вот выдержка из приказа начальника авиации Вооруженных Сил Юга России генерала Ткачева: «15 марта с.г. (1920. – Прим. авт.) в Симферополе произошла пьяная драка в кабаре гостиницы «Петроградская» между военным летчиком 1-го авиаотряда подпоручиком М.И. Янченко и военным летчиком 8-го отряда подпоручиком С.Н. Назаревичем. Приказом № 59 от 9 апреля эти летчики удалены из авиации». А еще через два месяца Ткачеву пришлось даже издавать специальный приказ, категорически запрещающий пилотам под страхом перевода в пехоту подниматься в воздух в пьяном виде.
* * *
Самым опасным врагом авиаторов во времена Гражданской войны были, как ни странно это звучит, их собственные самолеты. Катастрофы из-за отказов техники оборвали в десятки раз больше жизней красных летчиков, чем все белогвардейцы и интервенты, вместе взятые. Для объяснения этого факта необходимо короткое техническое отступление. Самолеты начала века отличались от нынешних своей принципиальной недолговечностью. Если сейчас никого не удивляют машины, интенсивно летающие по три – четыре десятка лет, то для фанерно-полотняного аппарата времен Гражданской войны год-полтора считались весьма древним возрастом. Показательны в этом отношении воспоминания летчика Туманского. Получив весной 1919-го со склада новенький «Ньюпор-24», он уже в октябре снисходительно именует его «старичком».
Самолеты изнашивались чрезвычайно быстро. Об «адских» топливных смесях, разъедавших двигатели, мы уже говорили. Но были и другие, не менее серьезные причины. От вибрации мотора и знакопеременных нагрузок ослабевало натяжение расчалок, которые приходилось подкручивать чуть ли не после каждого вылета, расходились клеевые швы, растягивалось и провисало полотно, расшатывались гвозди в каркасе, разбалтывались шарнирные соединения. В конце концов самолет превращался в пресловутый «летающий гроб», готовый развалиться в воздухе при любом маневре.
Немало способствовало этому плохое состояние кочковатых полевых аэродромов и нередко «спартанские» условия хранения. Аэропланы с деревянным силовым набором и перкалевой обшивкой полагалось хранить только в ангарах или в непромокаемых палатках. На практике же ангары имелись лишь на нескольких крупных авиабазах, а на полевых стоянках даже простейшие навесы были далеко не всегда. В результате дожди и слякоть могли привести аппарат в полную негодность за каких-то две-три недели.
На Западе эту проблему решали путем оперативной замены изношенной техники, благо работавшие с «пулеметной» скоростью авиазаводы давали такую возможность. Но в Советской России обстановка была совсем иной. Главные сырьевые районы оказались отрезаны, а без бакинской нефти, уральского железа, донецкого угля и туркестанского хлопка заводам пришлось резко сократить производство.
Не менее тяжелый удар по авиапромышленности нанесла передача ее в ведение Всероссийского Совета Народного Хозяйства (ВСНХ), которым руководил некий Ю.М. Ларин, всерьез считавший авиацию «буржуазным излишеством, подобным фабрикам помады и духов». Дошло до того, что весной 1918-го появился проект декрета о переводе всех авиационных заводов на выпуск мебели! Только отчаянные протесты ГУВВФ и некоторых руководителей Красной Армии позволили добиться отмены дурацкого проекта.
Но отношение ВСНХ к авиапромышленности осталось прежним. Своим постановлением от 12 июля 1918-го он отнес «заводы воздухоплавательных аппаратов» к четвертой категории, то есть – к последней по снабжению топливом, электроэнергией, сырьем и материалами. Тем не менее в 1918 году заводы Москвы и Петрограда, базируясь в основном на дореволюционном заделе, выпустили 255 самолетов и 79 моторов (в 1917-м – 1099 самолетов и 374 мотора[8]).
На следующий год положение еще более ухудшилось. С января по апрель 1919-го большинство авиазаводов простаивало из-за отсутствия электричества. Численность рабочих сократилась на 30 – 40%. Затем производство возобновилось, хотя и в гораздо меньших объемах. Несмотря на то, что требования к новой продукции были значительно снижены (самолеты поступали с заводов без проверки соблюдения технических условий на материалы и даже без приборов, которые надлежало брать со списанных машин), за весь 1919 год объем выпуска составил всего 137 аэропланов и 77 авиадвигателей.
Только к концу 1919-го, когда авиаиндустрия уже «дышала на ладан», советское правительство изменило к ней отношение. 22 декабря Главное управление авиазаводов (Главкоавиа) и подчиненные ему предприятия были переданы из ВСНХ Совету военной промышленности (Промвоенсовету). Это означало, прежде всего, улучшение снабжения сырьем и предоставление некоторых льгот работникам (вроде улучшенного пайка).
В марте 1920-го на авиазаводы распространили положение о милитаризации, в соответствии с которым все рабочие объявлялись мобилизованными и были обязаны подчиняться воинской дисциплине. Это выражалось в запрете на увольнения и уголовной ответственности за самовольный уход с работы, опоздания и прогулы. Наконец, 16 июня авиапредприятия приравняли к «ударной группе оборонных заводов» в отношении снабжения топливом, сырьем и электроэнергией.
Но эти запоздалые меры почти не принесли результатов. В 1920 году было выпущено лишь 166 самолетов, то есть в шесть раз меньше, чем в 1917-м. Всего за годы гражданской войны в РСФСР было построено 558 аэропланов[9]. Такого количества не хватало даже на восполнение потерь.
В результате красным летчикам вновь и вновь приходилось подниматься в небо на том, что в любой другой стране уже давно получило бы заслуженное место на свалке. Хорошей иллюстрацией к вышесказанному является отрывок из воспоминаний полковника Н. Кудрявцева, служившего в 1919 году в 21-м разведывательном авиаотряде: «Когда самолет („Фарман-30". – Прим. авт.) вкатывали в палатку, на пути его подвернулся небольшой бугор. При толчке хвостовая ферма внезапно переломилась, и мотор упал на землю. Оказалось – износились болты, соединявшие ферму с крыльями».
Уже на раннем этапе Гражданской войны стало ясно, что солидный запас самолетов, доставшийся большевикам от старого режима, тает буквально на глазах. Тогда появился приказ начальника ГУВВФ Воротникова от 5 октября 1918 года, направленный против летчиков, старавшихся получить со складов новые машины взамен изношенных, но еще пригодных к полетам. «...Обращаю внимание всех летчиков, а особенно командиров на недопустимость подобных явлений, за каковые впредь буду взыскивать со всей строгостью революционной дисциплины. Ставлю всех в известность, что республика крайне бедна воздушными средствами и недостаточное использование каждого самолета, мотора, пуда бензина является тяжким преступлением. Не менее тяжким преступлением является и излишнее вытребование имущества на фронт, почему предлагаю в требованиях строго сообразовываться с потребностью».
Непонятно, что считал товарищ Воротников «достаточным использованием» самолетов. Очевидно то, о чем регулярно сообщали на протяжении всей войны сухие сводки с аэродромов (орфография подлинника):
« – При взлете на самолете „Ньюпор Х" вследствие сдачи мотора упал и разбился на смерть летч. 4 социалист. отр. Кропинов.
– При возвращении с разведки на высоте 900-1000 метр. у самолета «Морис Фарман» оторвались крылья и при падении разбился на смерть летч. 35 авиотряда Трусов с наблюдателем Дмитриевым.
– При посадке на самолете «Фарман ХХХ» из-за перебоев мотора и потери скорости упал и разбился летчик 18 корп. авиотряда Симанков. От полученных тяжелых ранений скончался.
– При полете на аппарате «Лебедь» в воздухе оторвалось крыло, вследствие чего упал и разбился летчик Синица.
– Во время выполнения петли у самолета «Ньюпор» оторвались крылья, почему при падении разбился летчик 13 авиотряда Хоралько.
– Во время полета на аппарате «Моран Парасоль» лопнули главные лонжероны фюзеляжа на склейке, вследствие чего аппарат упал и при падении погиб летчик 22 разведотряда Журавлев...».
Таких примеров можно привести еще много, но все же более типичной, к счастью, была ситуация, когда после аварии самолет приходилось списывать, а пилот при этом оставался жив. В результате уже к началу 1919 года нехватка летного состава в РККВФ сменилась хроническим дефицитом аэропланов. А к осени того же года дореволюционные складские резервы авиатехники окончательно иссякли.
Чтобы хоть как-то поддерживать боеспособность отрядов, самолеты непрерывно ремонтировались. В 1919 году 405 машин прошли капитальный ремонт на заводах, в авиапарках и поездах-мастерских. Гораздо больше чинилось непосредственно на аэродромах. Для возвращения к жизни давно отслуживших своё аппаратов механики и мотористы нередко творили чудеса изобретательности. С одной машины на другую «перекидывали» двигатели, меняли постоянно ломавшиеся шасси, полностью перетягивали обшивку. Замена такой «мелочи», как винты, колеса или хвостовые костыли вообще не считалась ремонтом. Напротив, обычным делом была сборка из двух-трех разбитых или вконец обветшавших машин одной, «условно годной» к полетам. При этом вполне могли сочетаться фрагменты различных модификаций, дополненные самодельными деталями и узлами, в результате чего порой затруднительно даже определить тип полученного гибрида. Бывало, что от первоначальной конструкции самолета не оставалось ничего, кроме отдельных элементов и таблички с заводским номером. По образному выражению А.В. Сергеева, «тогда к пуговице мы пришивали пальто»...
* * *
Остановимся на внешнем облике советских аэропланов той романтической эпохи. Сперва он был точно таким же, как и до революции. Рабоче-крестьянский Красный Воздушный флот (РККВФ), родившийся весной 1918 года из остатков царской авиации, унаследовал от нее не только сотни самолетов, объекты инфраструктуры и иное имущество, но и знаки государственной принадлежности, а также эмблемы различных частей и подразделений.
В течение более полугода после революции на всех аэропланах сохранялись трехцветные красно-сине-белые концентрические круги («кокарды»), которые являлись опознавательными знаками российской авиации как при царе, так и при временном правительстве. Эти круги начиная с 1914 года в обязательном порядке наносили на крылья (у бипланов – сверху, на верхнее и снизу, на нижнее), а также на рули поворота самолетов российской постройки. У самолетов, полученных из-за границы, руль поворота, как правило, был раскрашен вертикальными полосами цветов российского флага. Нередко «кокарды» рисовали также на бортах фюзеляжа за кабиной (у самолетов с тянущим винтом), либо на бортах фюзеляжной гондолы (у двухместных аэропланов с толкающими винтами). Иногда они встречались даже на дисках колес и консолях стабилизатора.
Отмена большевиками трехцветного национального флага и введение, вместо него, красного полотнища с буквами РСФСР поначалу никак не сказалось на облике боевых самолетов. И только вступление красной авиации в Гражданскую войну заставило обратить внимание на этот вопрос. Ведь на самолетах белых армий были те же самые опознавательные знаки, что и на советских. Сперва авиаторы решали проблему самостоятельно. На многих машинах трехцветные круги закрасили красной краской, получив что-то вроде японских эмблем «восходящего солнца». Наиболее часто это встречалось на самолетах Урало-Сибирского фронта. Вероятно, красные летчики попросту не знали, что точно такой же опознавательный знак используется военной авиацией Японии. Интересно, что, судя по фотографиям, на некоторых машинах перекрасили только хвостовые «кокарды», а на крыльях они оставались прежними. Иногда красные круги имели белую обводку.
Забегая немного вперед, отметим, что когда весной 1919 года Красная Армия захватила на Украине более десятка германских аэропланов, брошенных немецкими войсками, черные кресты на хвостах и на фюзеляжах этих машин также закрасили красными кругами, оставив на крыльях прежние эмблемы. Такие «комбинированные» опознавательные знаки были, в частности, на LVG C.VI красвоенлета Ф.Граба и на DFW C.V летчика Тарасова.
На тяжелых бомбардировщиках «Илья Муромец», которые базировались в Липецке, закрасили не только круги, но и трехцветные вымпелы, изображенные на бортах фюзеляжей, превратив их в вытянутые красные треугольники.
А у самолетов Костромской авиагруппы, воевавших на Северном фронте, красные круги на крыльях были дополнены белыми изображениями «адамовых голов» (череп и скрещенные кости). Такие же черепа, нарисованные на красном фоне, взирали своими пустыми глазницами с рулей поворота.
Иногда трехцветные круги закрашивали не красной (возможно, из-за ее отсутствия), а белой, либо какой-то иной светлой краской, которая на черно-белых фотоснимках выглядит бледно-серой. Так поступили, в частности, в Астраханском авиаотряде и в Егорьевской авиашколе.
Между тем большинство советских аэропланов летом и осенью 1918 года продолжали летать со «старорежимными» символами.
Первый задокументированный факт появления на самолетах РККВФ пятиконечных звезд относится к Казанской операции. Но звезды были не красными, а ... черными! Об этом свидетельствуют мемуары начальника штаба авиации Восточного фронта Григорьева, а также материалы тогдашних советских газет, где применительно к авиаторам встречается выражение «наши чернозвездные соколы».
Трудно сказать, что обусловило такой выбор цвета. Возможно, просто имевшаяся в наличии краска или же черные знаки выглядели более контрастно на фоне деревянной и полотняной обшивки. Есть и другая версия: судя по фотографии самолетов 1-й Советской боевой авиагруппы, сделанной во время боев под Казанью, черные пятиконечные звезды были тогда нарисованы на хвостах ее «Ньюпоров» (на крыльях оставались французские «кокарды», с которыми эти машины попали в Россию). Не исключено, что эмблема понравилась начальнику авиации Восточного фронта Юнгмейстеру, и поэтому 23 сентября 1918 года он издал приказ: «В целях успешной борьбы и во избежание досадных ошибок приказываю всем авиационным частям фронта ввести одинаковые отличительные знаки: на концах крыльев сверху и снизу, а также на хвосте – черную пятиконечную звезду на белом фоне. Всякий самолет, не имеющий таких знаков, будет обстреливаться».
Однако, поскольку еще в мае 1918 г. в качестве официального символа Красной Армии была утверждена не черная, а красная «марсовая» звезда, осенью того же года тот же символ решили ввести и в авиации. Впервые это сделали в 6-й армии, воевавшей с белогвардейцами и интервентами на севере России. 29 сентября вышел приказ штаба армии, предписывающий изобразить на всех принадлежащих ей самолетах, вместо прежних опознавательных знаков, «красные звезды на круглых белых полях».
А 9 октября Главное Управление Военно-воздушного флота издало приказ № 6, гласивший: «Всем авиационным частям немедленно ввести одинаковые отличительные знаки на концах крыльев сверху и снизу и на хвосте самолетов. Отличительным знаком должна быть пятиконечная красная звезда».
Как видим, приказ довольно неконкретный. Из него не понятно, что, например, считать «хвостом самолета» – заднюю часть фюзеляжи или оперение. Не установлена точная форма, размер и положение знаков. Это давало широкий простор для импровизаций. Каждый отряд сам решал, как будут выглядеть звезды на его самолетах. Нередко их рисовали прямо поверх «царских кокард» либо вписывали в центральный белый круг. Или же «кокарду» целиком закрашивали белой краской, отчего звезда также получалась изображенной на белом круге, но более крупных размеров.
Порой звезды рисовали в тонкой белой, либо черной окантовке, к которой иногда добавлялась столь же тонкая черная окружность, вписанная в центр (эта разновидность ОЗ сохранилась в советской авиации вплоть до конца 1930-х годов). Известны также звезды с расширяющимися лучами, напоминающие цветы с пятью лепестками или же «рельефные» звезды, нанесенные красками двух оттенков, из-за чего они казались выпуклыми.
На фотоснимках самолетов морской авиации времен Гражданской войны (причем как на колесных машинах, так и на летающих лодках) часто можно видеть маленькие пятиконечные звезды на белом круге, окруженном двумя широкими красными кольцами с белым просветом между ними. Такие эмблемы встречались в различных подразделениях и на разных фронтах. Это дает основания предположить, что они не являлось плодом чьей-то местной инициативы, а были утверждены приказом по флоту. Однако самого такого приказа найти пока не удалось.
В центре звезды порой изображали желтой или белой краской скрещенные молот и плуг, как на металлических звездочках, которые носили на головных уборах военнослужащие Красной Армии (в 1924 году с целью упрощения и унификации с советским гербом эта композиция была заменена серпом и молотом).
Приказ о повсеместном введении «марсовых» звезд был разослан по авиаотрядам еще в октябре – ноябре 1918 года, однако далеко не везде он выполнялся быстро и неукоснительно. Авиаторы Восточного фронта еще более года оставались верными своим черным эмблемам. Правда, есть данные, что иногда их рисовали не на белом, а на красном фоне. Так, по воспоминаниям очевидцев, выглядел истребитель «Ньюпор-17», принадлежавший командиру 10-го разведывательного авиаотряда Кузнецову.
В некоторых частях круги долго не меняли на звезды по весьма прозаичной причине – из-за отсутствия красной краски. Другие отряды просто не хотели отказываться от собственной «геральдики». Особенно это касалось хвостов самолетов-истребителей, где многие летчики еще со времен Мировой войны привыкли изображать отрядные эмблемы. Хотя это и являлось нарушением вышеупомянутого приказа ГУВВФ, на подобную «вольность» в те времена смотрели сквозь пальцы.
Так, в 1-й Советской авиагруппе после объявления черных звезд единым опознавательным знаком авиации Восточного фронта в качестве собственного знака отличия стали рисовать бывшую личную эмблему командира группы И.У. Павлова – изогнутую дугой и направленную вниз оперенную стрелу. В 1-м отряде стрела была черная на белом фоне, а во втором – белая на черном. В обоих случаях стрелы изображались на рулях поворота, соответственно, звезды у этих самолетов наносились только на крылья.
То же относилось к 10-му (эмблема – белый круг на черном фоне), 11-му (комета с белым хвостом на черном фоне), 12-му (руль поворота раскрашен тонкими диагональными полосками красного и белого цветов) и 13-му (черно-красная буддистская эмблема «инь-янь» на белом фоне) истребительным отрядам 4-го авиадивизиона РККВФ.
Рули поворотов «Ньюпоров» из 39-го «Железного» авиаотряда украшали изображения земного шара, обвитого белой лентой. Пожалуй, наиболее «брутально» выглядела символика 18-го разведывательного отряда, сформированного на базе Костромской авиагруппы. Как уже говорилось, на хвостах самолетов этой группы скалились белые черепа, они же были нарисованы поверх красных кругов на крыльях. Когда, вместо кругов, летчикам приказали нарисовать звезды, они все равно оставили свои мрачные символы на рулях поворота, а также вписали их, слегка уменьшив в размерах, в центр звезд на нижнем крыле.
Не менее распространенным было нанесение отрядных эмблем на борта фюзеляжа. Так, на всех самолетах 27-го РАО изображалась красная стрела с птичьим крылом. Эмблемой 3-го корпусного отряда (позже – 4-й истребительный) являлась стилизованная голова индейца в уборе из перьев. Аэропланы 13-го разведывательного «Казанского» отряда, прозванного за свой номер «чертовой дюжиной», несли на бортах разнообразные композиции с чертями, причем, судя по фотографиям, ни одна из них не повторялась. Очевидно, летчики, служившие в этом отряде, не страдали суеверием.
Между тем, надо отметить, что отрядные эмблемы были отнюдь не повсеместным явлением в РККВФ. Большинство авиаотрядов никаких собственных графических обозначений на самолетах не имело и вполне обходилось без них.
Отдельного разговора заслуживают индивидуальные эмблемы пилотов. Мода на них зародилась в российской авиации еще в годы Первой мировой войны и расцвела пышным цветом во времена войны гражданской. Особенно она была распространена среди истребителей. Характер изображений, которые располагались на бортах фюзеляжей либо на хвостах самолетов, зависел только от фантазии заказчика и таланта исполнителя (нередко сочетавшихся в одном лице) и варьировался от примитивных «граффити» до подлинных произведений искусства. Отдельные примеры подобного творчества, дошедшие до нас благодаря уникальным фотодокументам, приведены в качестве иллюстраций к данной книге.
Сразу обращает на себя внимание, что среди изображений явно преобладает жутковатая «инфернальная» тематика: ведьмы, скелеты с косами, черепа, черти. Правда, большинство из них изображены в своеобразной юмористической манере и не столько страшны, сколько забавны. Возможно, таким образом летчики хотели продемонстрировать свою «крутизну», бесшабашность и презрение к смерти, которая постоянно ходила за ними по пятам.
На втором месте по численности различные «ню» – изображения полуобнаженных и полностью обнаженных женщин. Эти фривольные картинки являются уникальным явлением в советской авиации и свидетельствуют о той раскрепощенной атмосфере, которая царила в РККВФ на раннем этапе его существования. В дальнейшем военное начальство и политические органы никогда не позволяли пилотам рисовать на своих самолетах подобную «похабщину».
Чуть реже встречались реалистичные либо шаржированные изображения животных и птиц, еще реже – различные надписи.
Интересно, что среди пилотских эмблем почти полностью отсутствует так называемая революционная символика (красные флаги, сжатые кулаки, серпы, молотки и т.д.), а также карикатуры на «буржуев» и белогвардейцев. Практически не было и коммунистических, либо революционных лозунгов (единственное известное исключение – «Сопвич» из 3-го разведотряда с надписью «Первомайский труд»). Все это лишний раз свидетельствует об аполитичности большинства пилотов, мобилизованных в Красный Воздушный флот, но при этом весьма далеких от большевистской идеологии.
Рассказ об окрасках самолетов РККВФ времен Гражданской войны необходимо начать с того, что все их можно разделить на три большие группы: самолеты, построенные на российских предприятиях; машины, полученные из-за границы (среди них преобладала продукция французских заводов), а также – аэропланы, захваченные в качестве трофеев у интервентов и белогвардейцев (в основном, английского производства).
Относительно последних двух категорий можно сказать, что все эти самолеты были окрашены по стандартам, принятым в странах-производителях. В России они не перекрашивались, порой на них даже не меняли опознавательные знаки, благо цвета английской, французской и русской «кокард» были одни и те же, различалась только их последовательность.
Самый распространенный в красной авиации 1918—1920 годов тип самолета – французский истребитель «Ньюпор» различных модификаций. Во Франции подавляющее большинство этих самолетов до осени 1917 целиком окрашивали в серебристый цвет аэролака, смешанного с алюминиевой пудрой. Считалось, что добавление в лак алюминиевого пигмента делает полотняную обшивку более стойкой к разрушающему воздействию ультрафиолетовых солнечных лучей и атмосферной влаги. Так же красили самолеты, поставляемые в Россию. Иногда встречались «Ньюпоры», окрашенные сверху и с боков в двухцветный зелено-коричневый камуфляж. Позже появился более сложный пятицветный камуфляж, состоявший из двух оттенков зеленого, песочного, темно-коричневого и черного цветов. Но в нашу страну такие аэропланы попали буквально в единичных экземплярах. Среди множества фотографий красноармейских «Ньюпоров» времен Гражданской войны всего на одной виден самолет, расцвеченный подобным образом.
Французские истребители «Спад» S-VII, поступившие в Россию незадолго до революции, были светло-желтого цвета. Такую окраску имело обшивочное полотно, покрытое аэролаком без добавления алюминиевого пигмента. Металлические капоты и панели обшивки носовой части фюзеляжа тоже окрашивались полупрозрачным желтым лаком. Межкрыльевые стойки ни у «Ньюпоров», ни у «Спадов», не красили.
