В ноябре белогвардейцы, «огрызаясь» арьергардными боями, откатывались все дальше к югу. 17-го они сдали Курск. Летчики 6-го отряда, отступая вместе с армией, продолжали по мере сил вести боевую работу. Отряд понес еще две тяжелые потери. Подпоручик Биатов разбился, пытаясь посадить свой истребитель, поврежденный зенитным огнем. Через несколько дней он умер в госпитале. А вскоре также огнем с земли был сбит и погиб временный командир отряда Туренко. Отряд возглавил поручик Тихомиров.
Декабрь стал месяцем окончательного крушения деникинской армии. По всему фронту от Волги до Днепра ее теснили красные, а в тылах орудовали многочисленные банды махновцев, «боротьбистов» и просто различных главарей, атаманов и «батек». Кроме того, с наступлением зимы вновь разразилась страшная эпидемия тифа, унесшая жизни тысяч солдат и офицеров.
10 декабря белые оставили Харьков, а вскоре пришла очередь Киева. Еще в начале месяца красные далеко продвинулись на юг вдоль восточного берега Днепра. Части генерала Бредова, защищавшие Киев, были отрезаны от главных сил Добровольческой армии. 16-го Бредов получил приказ оставить позиции и отступать к Одессе. Узнав о начале отхода белых войск, в город со всех сторон хлынули толпы бандитов и мародеров. Повсюду вспыхнули массовые беспорядки, погромы и грабежи.
В таких условиях 3-й и 9-й авиаотряды, с трудом пробившись на станцию, пытались эвакуировать свои самолеты. 9-й отряд сумел без потерь достичь Одессы, но лишь ради того, чтобы в январе 1920-го, при очередной поспешной эвакуации, бросить там все свои аэропланы и другое имущество. Интересно, что этому отряду уже приходилось в апреле 1919-го точно так же «налегке» бежать из Одессы в Новороссийск под натиском Красной Армии.
Эшелон с техникой и личным составом 3-го отряда, прицепленный к бронепоезду «Москвич», 4 января 1920 г. прибыл в Фастов. Там бронепоезд с ходу вступил в бой с красными, в очередной раз прорвавшими фронт. Платформы с самолетами, сковывавшие движение, пришлось отцепить, и все они в конечном итоге достались противнику. Авиаторы все же сумели к концу декабря пробраться в Одессу, а оттуда – в Крым.
Зима 1919—1920 годов вообще стала для белой авиации временем тяжелых потерь, причем отнюдь не в боях. Вот строки из воспоминаний летчика С. Покровского: «Вышедший со станции Иловайская 2-й а/о с новенькими четырехсотсильными DH-9a вследствие перерыва железнодорожного сообщения был вынужден свернуть на Мариуполь, где были брошены вагоны, сожжены машины, а личный состав с большим трудом добрался до Крыма».
17 декабря, при отходе с Кавказа, на станции Караванная были оставлены платформы с имуществом 5-го авиаотряда, так как единственный исправный паровоз понадобился эшелону с орудиями и снарядами 3-го дивизиона тяжелой морской артиллерии. Белые решили, что в условиях той войны пушки важнее самолетов.
Знаменитый 6-й добровольческий отряд при отступлении оказался в Грозном, где попал в окружение чеченских повстанцев и Красной Армии. Чтобы избежать плена, уцелевшие летчики Вержбицкий, Пишванов, Зарин и Тихомиров в марте 1920-го перелетели на своих «Кэмелах» в Грузию. Там они, оставшись без гроша в кармане, поступили на службу в грузинскую армию. Их зачислили шоферами в тифлисскую автомобильную роту.
Но самый крупный материальный ущерб белая авиация понесла при отступлении из Таганрога и Новочеркасска. Там в портовых складах и на заводе Лебедева, где шла сборка прибывающих из Англии машин, красноармейцы захватили не менее трех десятков «Де Хэвиллендов», «Кэмелов», «Ариэйтов» и несколько истребителей RAF S.E.5а («Эсифайф»). Последняя крупная партия английских самолетов поступила в Россию в ноябре 1919-го, и почти вся она досталась красным. Большинство аппаратов так и стояло в своих упаковочных контейнерах. Только на лебедевском заводе красные обнаружили четыре «Кэмела», пять «Ариэйтов» и 12 двигателей «Испано-Сюиза».
Советская авиация в те дни также несла потери. К примеру, 8 января не вернулся с задания «Фарман» летчика Строева и летнаба Шурыгина. Через несколько дней белогвардейцы открытым текстом сообщили по радио, что экипаж добровольно перелетел на их сторону. Однако красные не очень-то поверили в это известие. Все же на календаре был не 1918-й, а 1920 год, и слишком нелепым казался перелет к заведомо обреченному (в чем уже мало кто сомневался) противнику. На распечатке перехваченной радиограммы кто-то карандашом сделал приписку: «может быть провокацией». И действительно, спустя две недели в захваченном Ростове красные освободили из тюрьмы Строева с Шурыгиным. Следствие показало, что летчики попали в плен из-за отказа двигателя. Кстати, М.П. Строев в своих мемуарах не стал упоминать этот малоприятный для себя эпизод.
8 февраля таким же образом оказался в плену летчик Брувер. А 20-го белые внезапным наскоком отбили Ростов. Из города не успела спастись большая часть личного состава 41-го разведотряда и управление авиации 1-й Конной армии. Советской авиации на Южном фронте был нанесен серьезный урон.
Между тем отчаянный контрудар под Ростовом стал «лебединой песней» деникинской армии. К весне 1920-го белогвардейцы вновь были отброшены за Дон и зажаты на той самой территории, откуда они год назад начинали свой поход на Москву. Но общая обстановка в России изменилась коренным образом. Ликвидация Восточного и Северного фронтов позволила красным сосредоточить против деникицев почти все наличные силы. У белых же мобилизационные резервы полностью иссякли. К тому же тяжелые потери и утрата всего, что было с таким трудом завоевано в летние месяцы, привели к истощению главного ресурса – боевого духа и воли к победе.
Белогвардейцы не смогли удержаться на своем последнем рубеже. В марте фронт на Маныче был прорван, красные оттеснили противника к Новороссийску. Последние остатки деникинской армии эвакуировались в Крым, где им предстояло сражаться еще полгода, но это уже тема для отдельной главы.
А большевики снова занялись подсчетом трофеев. В Москву полетели победные реляции: «В Новороссийске захвачено 25 самолетов, 1-й Донской авиапарк, 1-я донбаза и раздробленные отряды. „..." В Екатеринодаре захвачено 22 самолета, из коих 12 хороших».
«На станции Афипская остался авиаотряд белых, в котором командовал военный летчик Иванов, в отряде имеется 4 летчика, 4 наблюдателя. Эшелон из 15 вагонов. 3 „Ньюпора", 1 „Дегевелянд" (DH-9. – Прим. авт.), 1 «немец». На той же станции стоит поезд из 38 вагонов (командир бывший военный летчик 22-го корпусного а/о Ган). На этой мастерской базе в ремонте: 3 «Ньюпора», 2 «Гевелянда», 1 «Кемель», 1 «немец». Командующий ВВФ IX-й армии военлет Семенов».
В последней телеграмме речь идет о когда-то храбро воевавшем против красных 1-м Донском авиаотряде деникинской армии. Кроме Иванова и Гана, в плен сдались летчики Багровников, Федоров и Макаренко.
Едва ли оправданно хоть в какой-то мере возложить вину за поражение деникинских войск на малочисленные воздушные силы Юга России. Слишком слабыми были их боевые возможности. Также и советский воздушный флот по многим причинам внес более чем скромный вклад в конечный успех Красной Армии. Достаточно сказать, что на заключительном этапе боев с Деникиным на фронте находилось лишь 10 машин. Всего же красвоенлеты Южного и Юго-Восточного фронтов совершили в 1919 году более 1600 самолето вылетов, сбросив 2560 кг бомб и проведя в воздухе свыше 2600 часов. По белой авиации таких обобщенных данных не сохранилось.
Глава 11 ДЕЛА ВОСТОЧНЫЕ
Буквально каждый из многочисленных фронтов Гражданской войны имел какие-то свои неповторимые особенности. Но самым своеобразным, пожалуй, был растянувшийся на тысячи километров по пескам Средней Азии Туркестанский фронт. Война в Туркестане началась еще весной 1918 года с восстания Уральского казачьего войска. В июне – июле образовался новый очаг боевых действий в Закаспийской области, на территории нынешней Туркмении. Там в ответ на объявленную большевиками мобилизацию восстало население русских городов и поселков. Затем на востоке Туркестана взбунтовалось не признавшее советской власти Семиреченское казачество. В самом центре, в Ферганской долине, появились отряды басмачей, а на севере взялись за оружие казахские националисты.
В итоге получился жуткий «слоеный пирог», где все воевали со всеми, советские районы и области перемежались с казачьими, белогвардейскими и басмаческими, а между ними жили своей средневековой жизнью фактически независимые от России Бухарский эмират и Хивинское ханство. Кроме того, советские анклавы в Туркестане уже с середины 1918-го были отрезаны от центра страны и более года воевали в полной изоляции.
Что касается авиации, то здесь «местная специфика» заключалась прежде всего в том, что это был единственный фронт Гражданской войны, где Красный Воздушный флот оказался вне конкуренции. Ни у кого из его противников самолетов попросту не было. Единственным исключением являлся посланный Деникиным в Красноводск Закаспийский авиаотряд, в котором было всего два самолета, да и те практически никак себя не проявили.
С первых дней революции центром советской власти в Туркестане стал Ташкент. 2 мая 1918 года туда прибыл 15-й корпусной авиаотряд, состоявший из четырех «Фарманов-30» и двух «Ньюпоров». Больше ничего прислать не успели, так как уже в конце месяца уральские казаки атамана Дутова перерезали между Актюбинском и Оренбургом единственную железную дорогу, связывавшую Россию со Средней Азией.
Большевики попытались организовать связь по воздуху. В Актюбинск направили один из «Фарманов», который в начале июня совершил несколько полетов до Оренбурга и обратно. Но этот «воздушный мост» просуществовал недолго. «Фарман» потерпел аварию, а когда ему на смену прислали из Ташкента новый аэроплан, казаки уже захватили Оренбург.
К середине июля восставшие жители Асхабада (ныне Ашхабад) и поддержавшие их туркменские племена перебили местных комиссаров и заняли всю Закаспийскую область от Красноводска до реки Мургаб. Здесь, под Мервом (Мары) их остановили прибывшие из Ташкента советские войска. Так образовался Закаспийский участок Туркестанского фронта. Поскольку боевые дружины повстанцев были малочисленны и плохо вооружены, Временное закаспийское правительство во главе с паровозным машинистом Фунтиковым обратилось за помощью к англичанам. Те, опасаясь, что в Закаспий, пользуясь неразберихой, нагрянут турки, охотно согласились. В Красноводске высадился Пенджабский батальон, отдельные роты Йоркширского и Хэмпширского полков, а также батарея полевых орудий. Это резко изменило соотношение сил. О быстром подавлении восстания красным пришлось забыть. Война приобрела позиционный характер.
В конце июля на Закаспийский фронт прилетели два советских самолета: «Фарман» и «Ньюпор». Для них оборудовали аэродром на дне высохшего озера под Чарджуем (Чарджоу). Интересно, что городок Чарджуй находился на территории Бухарского эмирата. Но по договору с эмиром, заключенному еще царским правительством, поселки и станции вдоль Азиатской железной дороги считались принадлежащими России и обладали правом экстерриториальности. Впоследствии большевики использовали эти поселения в качестве опорных баз для захвата Бухары.
Однако не будем забегать вперед. С августа 1918-го летчики Горбунов и Стародумов начали совершать боевые вылеты против войск Закаспийского правительства. Военные действия здесь велись на узкой полосе вдоль линии железной дороги, по которой курсировали советские бронепоезда. Задачей летчиков было своевременно выявлять попытки закаспийцев (назовем их так, поскольку термин «белогвардейцы» тут мало подходит) осуществить фланговые обходы большевистских позиций по пескам Каракумов. А когда у закаспийцев появились самодельные бронеплощадки, красным авиаторам пришлось также отслеживать их дислокацию, чтобы не допустить внезапного нападения.
Пожалуй, ни на одном фронте Гражданской войны авиаторам не доводилось работать в столь тяжелых условиях, как в Каракумах. Всепроникающая пыль забивала карбюраторы и приводила к быстрому износу моторов, а от жары, доходившей до 60 градусов и раскаленного песка рассыхались и трескались покрышки колес и резиновые шнуры амортизаторов. Постоянно рвущиеся амортизаторные жгуты приходилось по много раз связывать узлами. И вдобавок – полное отсутствие запчастей, которые оставалось только снимать со списанных машин. Так уже осенью 1918-го для поддержания боеспособности других самолетов «разобрали по косточкам» «Фарман» Горбунова. Вскоре такая же участь постигла один из «Ньюпоров».
Кое-что пытались делать самостоятельно. В ташкентских мебельных мастерских организовали кустарное производство самолетных винтов. Взамен отсутствующего авиаполотна для обтяжки крыльев стали применять бязь, из которой раньше шили постельное белье. Пулеметчик Харитонов предложил в качестве авиабомб использовать трех– или шестидюймовые фугасные снаряды с приделанными стабилизаторами. Испытания показали, что из-за относительно слабой чувствительности артиллерийских взрывателей, такие «бомбы» либо вообще не срабатывали, либо перед взрывом уходили глубоко в грунт. В результате взрыв лишь поднимал тучу песка и пыли. Тем не менее летчики получили возможность хоть чем-то реально воздействовать на неприятеля.
Стародумов сбросил с «Ньюпора» несколько трехдюймовых снарядов на вражеский бронепоезд под Мервом, заставив его временно уйти с позиций. В начале декабря летчик Горбунов на одном из двух уцелевших «Фарманов» совершил трудный 400-километровый перелет на «большую землю». До этого в течение почти полугода связь Туркестана с центром осуществлялась только по радио.
В марте 1919-го Красная Армия на Восточном фронте потеснила белоказаков, вновь заняв Оренбург. Это позволило на короткое время восстановить наземную связь с Туркестаном. По очищенной от противника железной дороге в Ташкент прибыл 43-й авиаотряд. Одновременно из Самары через Оренбург и Актюбинск прилетел в Ташкент летчик А.А. Шавров.
Сохранившиеся в архивах сведения об этом неординарном человеке очень противоречивы. В одних советских документах он выглядит как храбрый и активный революционер, в других (причем тоже советских) – как саботажник и предатель. Впрочем, не менее парадоксальной и противоречивой была сама эпоха, в которой ему довелось прожить свою короткую жизнь.
Во время Первой мировой войны Шавров, уроженец города Верный (ныне – Алма-Ата) служил летчиком-инструктором в Севастопольской авиашколе. После Октябрьского переворота он был единственным офицером из всей школы (!), поддержавшим большевиков и добровольно вступившим в Красную Армию. В 1918 году он занимал у большевиков должность с длинным названием «эмиссар для поручений при Полевом Управлении Красного Военного Воздушного Флота при Штабе Революционного Военного Совета Республики». В начале 1919-го Шавров вызвался лететь к себе на родину, в Туркестан и воевать там в качестве военного летчика с басмачами и белоказаками.
2 февраля он из Самары отправился в дальний полет, а 27-го числа того же месяца вышел приказ Авиадарма, согласно которому Шаврова исключили из состава РККВФ «за преступное невыполнение возложенных на него обязанностей». Чем был вызван этот приказ, неизвестно. Можно лишь предположить, что Шавров не получил санкции начальства и улетел в Туркестан самовольно.
Из Самары через Оренбург Шавров в начале марта прилетел в Актюбинск, затем – в Ташкент и 30 марта прибыл в Верный, преодолев по воздуху почти 2500 километров. Такой перелет был выдающимся достижением, тем более что почти весь путь проходил над дикими необжитыми местами либо над территорией, занятой противником. «Сопвич» Шаврова оказался первым самолетом, приземлившимся в Верном.
Несмотря на свое отчисление из РККВФ, летчик по прибытии на место отрекомендовался «эмиссаром Авиадарма» и «председателем реввоенсовета Семиреченского фронта», заявив, что на должность его назначил сам М.В. Фрунзе. Опять-таки неизвестно, было ли это правдой или ложью, поскольку приказа о его назначении обнаружить не удалось.
В Семиречье Шавров совершил несколько вылетов на разведку и аэрофотосъемку с механиком Шеманюком и местным фотографом Лейбиным, причем летать приходилось высоко над горами. В ходе этих полетов «Сопвич» пришел в негодность. Как писал сам Шавров: «Мой аппарат прошел в воздухе около 4000 верст, весь истрепан, расшатана установка мотора, винт чинен в трех местах. Основа корпуса и крыльев, лонжероны, обшивка латаны в тринадцати местах. Крепление тросов крыльев – самодельное. Капот разорван. Мотор весь избит».
Полеты Шаврова были связаны с немалым риском, но смерть поджидала его на земле. Существуют три взаимоисключающие версии гибели «эмиссара». Согласно одной из них он был в мае 1919 года расстрелян по приговору ревтрибунала «за измену». Впрочем, неясно, в чем же выражалась эта измена, поскольку сам приговор не сохранился (возможно, его и не было). По другой версии, летчика каким-то образом захватили в плен и расстреляли белоказаки. Наконец, по третьей – он вступил в конфликт с местными «партизанами», а точнее бандитами, приказав арестовать их вожака Калашникова, не признававшего над собой никакой власти. Но буквально через несколько дней калашниковская «братва» напала на тюрьму и освободила своего атамана. А вскоре Шаврова подкараулили и убили прямо на городском рынке.
Можно только гадать, какая из версий является истинной. Остается надеяться, что где-то лежат доселе неисследованные документы, которые могут пролить свет на эту загадочную историю.
После гибели Шаврова в Верный для наведения порядка отправили из Ташкента регулярный полк Красной Армии во главе с другим летчиком Шредером. Шредер разгромил банду Калашникова, но и сам правил в Семиречье недолго. В конце мая очередной предреввоенсовета разбился, пытаясь взлететь на доставшемся ему «по наследству» и вконец изношенном «Сопвиче» Шаврова.
Тем временем в апреле 1919 г. уральские казаки совместно с Южной армией Колчака перешли в контрнаступление. Отбить Оренбург они не смогли, зато восточнее им удалось осуществить глубокий прорыв, захватить Орск, Актюбинск и отбросить части Северного участка Туркестанского фронта к Аральскому морю. Блокада Туркестана возобновилась.
Красные снова решили организовать связь по воздуху. В начале июля 1919 г. из Сызрани вылетел летчик И.А. Буоб на новом немецком самолете «Эльфауге». С одной промежуточной посадкой в Оренбурге он долетел до станции Челкар, блестяще справившись с заданием. Получив от Реввоенсовета Ташкентского фронта приказ доставить в Оренбург комиссара фронта Арсентьева, летчик, несмотря на плохую погоду, отправился в обратный путь. Но в дороге почему-то закончился бензин, хотя запасов топлива должно было вполне хватить до Оренбурга (возможно, пилот просто заблудился). Пришлось садиться у занятого казаками Илецка. Буоба заключили в тюрьму, но ему удалось бежать и добраться до своего отряда. После этого случая красные надолго прекратили попытки летать в Туркестан. А Буоб (впоследствии личный пилот Троцкого) за свой подвиг был награжден орденом Красного Знамени.
До осени в Приаралье сохранялось относительное затишье, обусловленное равновесием сил. А на закаспийском участке фронта инициативой овладели красные. Добровольческие отряды Закаспийского правительства численностью в полторы-две тысячи бойцов не могли долго сопротивляться полкам Красной Армии с артиллерией, бронепоездами и авиацией. На туркмен тоже надежд было мало, так как обычно они разбегались при первых орудийных залпах. Англичане же, поскольку Мировая война давно закончилась, решили, что в гиблых песках Каракумов им больше делать нечего. В апреле британцы ушли с фронта, а в июле последний английский взвод отплыл в Персию.
