Прежде чем начать описание боевых действий моей танковой группы, необходимо вкратце остановиться на общем положении германской армии к началу решительной схватки с Россией. По документальным данным, которыми я располагал, 205 германских дивизий на 22 июня 1941 г. распределялись следующим образом: 38 дивизий находились на западе, 12 дивизий - в Норвегии, 1 дивизия - в Дании, 7 дивизий - на Балканах, 2 дивизии - в Ливии, 145 дивизий могли быть использованы для восточной кампании. Такое распределение сил свидетельствовало о ненужном дроблении: 38 дивизий на западе - слишком \205\ много для этого района. Также и для Норвегии было много двенадцати дивизий. Балканская кампания привела к тому, что переброска войск на восток началась с опозданием. Но еще более роковой была недооценка сил противника. Гитлер не верил ни донесениям о военной мощи огромного государства, представляемым военными инстанциями, особенно нашим образцовым военным атташе в Москве генералом Кестрингом, ни сообщениям о мощи промышленности и прочности государственной системы России. Зато он умел передать свой необоснованный оптимизм непосредственному военному окружению. В верховном командовании вооруженных сил и в главном командовании сухопутных сил так уверенно рассчитывали закончить кампанию к началу зимы, что в сухопутных войсках зимнее обмундирование было предусмотрено только для каждого пятого солдата. Только 30 августа 1941 г. главное командование сухопутных сил серьезно занялось вопросом снабжения зимним обмундированием крупных соединений сухопутных сил. В этот день в дневнике появилась следующая запись: "Вследствие изменения обстановки возникает необходимость проведения местных операций с ограниченными целями также в условиях зимы. Оперативному управлению разработать план-смету снабжения войск необходимым зимним обмундированием и после утверждения начальником генерального штаба сухопутных сил возложить на организационное управление проведение необходимых мероприятий". Я не могу согласиться с распространенным мнением, что только один Гитлер виноват в отсутствии зимнего обмундирования осенью 1941 г. Военно-воздушные силы и войска СС были снабжены им своевременно и в достаточном количестве. Но верховное командование думало сломить военную мощь России в течение 8-10 недель, вызвав этим и ее политический крах. Оно было так уверено в успехе своей \206\ безумной затеи, что важнейшие отрасли военной промышленности уже осенью 1941 г. были переключены на производство другой продукции. Думали даже с началом зимы вывести из России 60-80 дивизий, решив, что оставшихся дивизий будет достаточно для того, чтобы в течение зимы подавить Россию. Эти дивизии, остающиеся на востоке, после окончания осенью военных действий предполагалось разместить на зиму в хорошо оборудованных помещениях на какой-нибудь линии опорных пунктов. Казалось, что все урегулировано и все очень просто. Всякие сомнения встречались оптимистическими утверждениями. Описание дальнейших событий покажет, насколько не соответствовали эти замыслы суровой действительности. В заключение следует упомянуть еще одно обстоятельство, которое впоследствии самым пагубным образом отразилось на авторитете Германии. Незадолго до начала войны на востоке непосредственно в корпуса и дивизии поступил приказ верховного командования вооруженных сил относительно обращения с гражданским населением и военнопленными. Этот приказ отменял обязательное применение военно-уголовных законов к военнослужащим, виновным в грабежах, убийствах и насилиях гражданского населения и военнопленных, и передавал наложение наказания на усмотрение непосредственных начальников и командиров. Такой приказ мог способствовать лишь разложению дисциплины. Очевидно, такое же чувство он вызвал и у главнокомандующего сухопутными силами, так как фельдмаршал фон Браухич приложил к приказу инструкцию, позволяющую не применять этот приказ в том случае, если он создает опасность подрыва дисциплины. По моему мнению и по единодушному мнению моих командиров корпусов, приказ заранее создавал такую опасность, поэтому я запретил его рассылку в дивизии и распорядился отослать его обратно в Берлин. Этот приказ, которому в последствии суждено \207\ было сыграть видную роль на процессах над немецкими генералами, проводившихся нашими бывшими противниками, никогда не применялся в моей танковой группе. В свое время я по долгу службы доложил командующему группой армий о невыполнении этого приказа. Другой приказ, также получивший печальную известность, так называемый "приказ о комиссарах"[26] , вообще никогда не доводился до моей танковой группы. По всей вероятности, он был задержан в штабе группы армий "Центр". Таким образом, "приказ о комиссарах" тоже не применялся в моих войсках. Обозревая прошлое, можно только с болью в сердце сожалеть, что оба эти приказа не были задержаны уже в главном командовании сухопутных войск. Тогда многим храбрым и безупречным солдатам не пришлось бы испытать горечь величайшего позора, легшего на немцев. Независимо от того, присоединились ли русские к Гаагскому соглашению о ведении войны на суше или нет, признали ли они Женевскую конвенцию или нет, немцы должны были сообразовывать образ своих действий с этими международными договорами и с законами своей христианской веры. Война и без этих строгих приказов легла достаточно тяжелым бременем на плечи населения страны противника, которое, так же как и население нашей страны, не было в ней повинно.
Первые операции
Излагая последующие события моей жизни, я хотел показать, какую моральную и физическую \208\ нагрузку должен был нести командующий танковой группой в кампании против России. После совещания Гитлера с генералами, состоявшегося 14 июня в Берлине, 15 июня 1941 г. я вылетел на самолете в Варшаву, где находился мой штаб. Все время до 22 июня, дня начала наступления, прошло в осмотре частей и исходных позиций для наступления, в посещении соседей, с которыми согласовывались вопросы взаимодействия. Развертывание войск и занятие исходных позиций для наступления прошли благополучно, 17 июня я провел рекогносцировку р. Зап. Буг, вдоль берега которой проходил наш передний край. 19 июня я посетил 3-й армейский корпус генерала фон Макензена, находившийся справа от моей танковой группы, 20 и 21 июня находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом. Только из осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени. В роковой день 22 июня 1941 г. в 2 часа 10 мин. утра я поехал на командный пункт группы и поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы (15 км северо-западнее Бреста). Я прибыл туда в 3 часа 10 мин., когда было темно. В 3 часа 15 мин. началась наша \209\ артиллерийская подготовка. В 3 часа 40 мин. - первый налет наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 мин. началась переправа через Буг передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий. В 4 часа 45 мин. первые танки.18-й танковой дивизии форсировали реку. Во время форсирования были использованы машины, уже испытанные при подготовке плана "Морской лево. Тактико-технические данные этих машин позволяли им преодолевать водные рубежи глубиной до 4 м. В 6 час. 50 мин. у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг. Моя оперативная группа с двумя радиостанциями на бронемашинах, несколькими машинами повышенной проходимости и мотоциклами переправлялась до 8 час. 30 мин. Двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через р. Лесна, овладение которым имело важное значение для дальнейшего продвижения 47-го танкового корпуса, но там, кроме русского поста, я никого не встретил. При моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для поручений вопреки моему указанию бросились преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты. В 10 час. 25 мин. передовая танковая рота достигла р. Лесна и перешла моет. За ней следовал командир дивизии генерал Неринг. В течение всей первой половины дня я сопровождал 18-ю танковую дивизию; в 16 час. 30 мин. я направился к мосту, дорога через который вела в Колодно, и оттуда в 18 час. 30 мин. поехал на свой командный пункт. Внезапность нападения на противника была достигнута на всем фронте танковой группы. Западнее Брест-Литовска (Бреста) 24-м танковым корпусом были захвачены все мосты через Буг, оказавшиеся в полной исправности. Северо-западнее крепости в различных местах полным ходом шла наводка мостов. Однако вскоре противник оправился от первоначальной растерянности и начал оказывать упорное сопротивление. Особенно ожесточенно оборонялся гарнизон имеющей \210\ важное значение крепости Брест, который держался. несколько дней, преградив железнодорожный путь и шоссейные дороги, ведущие через Западный Буг в Мухавец. Вечером танковая группа вела бои за Малорита, Кобрин, Брест-Литовск и Пружаны. У Пружаны 18-я танковая дивизия вступила в первые бои с танками противника. 23 июня в 4 часа 10 мин. я оставил свой командный пункт и направился в 12-й армейский корпус, где генерал Шрот доложил мне о ходе боев за Брест-Литовск. Из этого корпуса я поехал в 47-й танковый корпус, в деревню Бильдейки, в 23 км северо-восточнее Брест-Литовска. Там я переговорил с генералом Лемельзеном и установил телефонную связь с моим командным пунктом, чтобы ознакомиться с общей обстановкой. Затем я направился в 17-ю танковую дивизию, в которую и прибыл в 8 час. Командир пехотной бригады генерал Риттер фон Вебер доложил мне о своих действиях. В 8 час. 30 мин. я встретил командира 18-й танковой дивизии генерала Неринга, затем еще раз генерала Лемельзена. Потом я поехал в Пружаны, куда был переброшен командный пункт танковой группы: Оперативная группа моего штаба прибыла в Пружаны в 19 час. В этот день 24-й танковый корпус с боями продвигался вдоль дороги Кобрин, Береза Картузская на Слуцк. Командный пункт корпуса переместился в Береза Картузская. У меня создалось впечатление, что 47-му танковому корпусу предстоят серьезные бои с русскими, двигавшимися из Белостока в направлении на юго-восток, и поэтому я решил остаться в 47-м танковом корпусе еще на один день. 24 июня в 8 час. 25 мин. я оставил свой командный пункт и поехал по направлению к Слониму. В этот город уже вошла 17-я танковая дивизия. Но по дороге от Ружаны в Слоним я натолкнулся на русскую пехоту, державшую под огнем шоссе, по которому должно было \211\ идти наступление. Батарея 17-й танковой дивизии и спешившиеся стрелки-мотоциклисты вяло вели на шоссе огневой бой. Я вынужден был вмешаться и огнем пулемета из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции. Теперь я мог продолжать поездку. В 11 час. 30 мин, я прибыл на командный пункт 17-й танковой дивизии, расположенный на западной окраине Слонима, где, кроме командира дивизии генерала фон Арнима, я встретил командира корпуса генерала Лемельзена.