Командующий разбирал бумаги. Поднял лицо, заулыбался. Баар представил
меня.
 -- Со старыми знакомыми разговаривать легче, -- сказал Якир.
 Он с увлечением рассказал о целях подготовки партизан и методах их
обучения. Якир сказал также, что минновзрывные заграждения не могут на
длительный срок вывести дороги из строя. Противник,
 обладая хорошей техникой, в состоянии восстановить их быстро. Поэтому
мы будем готовить партизан для минирования восстанавливаемых противником
дорог и других коммуникаций. Наша задача состоит в том, чтобы подготовить
диверсантов, незаметных для противника, глубоко законспирированных. Когда
противник окажется на нашей территории, партизаны должны превратить
восстанавливаемые участки в ловушки.
 -- Ясно?
 -- Все ясно, товарищ командующий.
 -- Очень хорошо. Только здесь существует одно "но"... Товарищ Баар,
видимо, предупредил вас, что предстоит обучать людей опытных и заслуженных.
Очень опытных! Стало быть, нужно преподавать так, чтобы они не
разочаровались. Азы им твердить не надо. Давайте побольше нового. Как можно
больше нового! И учтите -- в тактике самой партизанской борьбы они пока
разбираются лучше вас. Так что не задевайте самолюбие людей и сами учитесь у
них всему, что может понадобиться. Ясно?
 -- Ясно, товарищ командующий.
 -- Вам поручается важное партийное дело, товарищ Старинов, -- уже без
улыбки предупредил Якир. -- Вы обязаны с ним справиться.
 Какое-то мгновение он пристально смотрел на меня, словно впервые увидев
или заново оценивая, и вдруг без всякого перехода строго спросил:
 -- Кстати, как ваше здоровье? Не мучают последствия ревматизма?
 Я несколько растерялся: не ждал подобного вопроса и не мог сообразить,
откуда Якиру известно о моем недомогании. Глубокой осенью 1926 года, работая
вместе с бойцами в ледяной воде, я действительно заболел ревматизмом, и это
дало осложнение на сердце. Но кажется, никому не жаловался на свое
здоровье...
 -- Сейчас чувствую себя неплохо, -- поспешил заверить я командующего.
<hr>
 -- Ну и очень рад!.. Итак, характер будущей работы вам понятен. Задания
будете получать от товарища Баара или его заместителя... Я знаю вас как
подрывкика. Как подрывника мы и берем вас в отдел товарища Баара. Там,
надеюсь, вас сделают еще разведчиком и партизаном.
 Повернув голову в сторону Баара, он ждал ответа.
 Баар густо пробасил:
 -- Постараемся, Иона Эммануилович. Товарищ Захаров умеет воспитывать
себе помощников... Якир пружинисто встал из-за стола:
 -- Желаю успеха!
 На педагогическом поприще
 Новое дело увлекло и захватило меня. Вначале я обучал будущих партизан
только минноподрывному делу, зато сам учился многому и помногу. Вникал в
историю партизанских войн, в тактику партизанской борьбы с противником, в
тонкости и премудрости разведки.
 Невольно приходилось задумываться над созданием таких инженерных мин,
которые можно применять именно в тылу врага.
 В одной из бесед с будущими партизанами Иона Эммануилович Якир привел
слова Ленина о том, что большевики могут и должны воспользоваться
усовершенствованиями техники, должны научить массы готовить бомбы, помочь
боевым дружинам запастись взрывчатыми веществами, запалами, автоматическими
ружьями.
 -- Эти слова вождя пролетарской революции, -- подчеркивал Якир, -- не
потеряли значения и в наше время. Они имеют прямое отношение к тем, кому
предстоит организовать и возглавить битву с врагом в его тылу, то есть к
партизанам. Партизанские выступления не месть, а военные действия!
 По личному указанию И. Э. Якира я организовал мастерскую-лабораторию,
где разрабатывал с товарищами образцы мин, наиболее удобных для применения в
партизанской войне. В этой лаборатории родились так называемые "угольные"
мины, с успехом применявшиеся в годы Великой Отечественной войны нашими
замечательными партизанами Константином
 Заслоновым, Анатолием Андреевым и многими другими героями борьбы с
гитлеровцами.
 Здесь же родилась и обрела плоть идея создания некоторых, теперь широко
известных автоматических мин. Мы сконструировали так называемый "колесный
замыкатель", впоследствии окрещенный в Испании миной "рапида" (быстрый).
Придумали и отработали способы подрыва автомашин и поездов минами,
управляемыми по проводам и с помощью бечевки.
 Будущие партизаны не только знакомились с устройством этих мин. В
случае необходимости они могли теперь изготовить каждую из них. Большое
внимание уделялось также самостоятельному изготовлению запалов и гранат,
умению рассчитывать и закладывать заряды взрывчатки.
 В партизанские отряды подбирались по указанию И. Э. Якира различные
специалисты. Помимо совершенствования в основной специальности они глубоко
изучали и смежные военные профессии. Каждый минер был и мастером маскировки.
 Товарищ Якир заботился о сколачивании крепкого, боеспособного костяка
будущих партизанских отрядов и бригад. Он требовал формировать эти
соединения так, чтобы в их состав входили и опытные, привыкшие к походам по
тылам противника партизаны и молодые кадровые командиры. Перед нами
командующий ставил задачу совершенствовать уже известные методы партизанской
войны, отыскивать новые возможности, добиваться высокой маневренности
партизанских групп и уметь обеспечивать их материально.
 В молодости мнение о людях нередко составляешь с ходу, по первым
впечатлениям, и не удивительно, что часто ошибаешься. Иногда испытываешь при
этом горечь, иногда -- стыд.
 Я проводил с партизанами занятия по изучению пулемета "люис". Должен
заметить, что изучению оружия иностранных образцов наше командование уделяло
самое серьезное внимание: ведь будущим партизанам обязательно пришлось бы
пользоваться трофейным оружием.

 Итак, мы колдовали над пулеметом "люис". Кое-какая практика у меня уже
была, и я не очень смущался, хотя в классе находился Г. И. Баар.
 Рассказав о тактико-технических данных пулемета, я довольно бойко
разобрал его. Но всякое малоизученное оружие обладает весьма неприятным
свойством: его легко разобрать, да трудно собрать. В тот раз мне пришлось
убедиться в правоте этой невеселой истины. Проклятый "люис" не желал
обретать первоначальный вид. Одну деталь я долго вертел в руках, не зная,
куда поставить.
 Ученики терпеливо ждали, чем закончатся потуги преподавателя. Из
деликатности ничем не выдавали своего отношения к происходящему,
 И тут раздался густой бас Баара:
 -- Разрешите мне, товарищ Старинов? Руки чешутся...
 -- Пожалуйста...
 Густав Иванович неторопливо взял в руки пулемет, кинул суровый взгляд в
сторону засмеявшегося было товарища и, хмуря брови, однако ловко и очень
быстро собрал "люис".
 -- Вот так мы собирали когда-то трофейные пулеметы, -- сказал Баар,
поглаживая своей большой рукой вороненый ствол. -- Больше тренируйтесь,
тогда будете быстро собирать. Эту работу, товарищи, надо уметь делать
механически. А придется -- и на ощупь...
 Он помедлил какое-то мгновение, потом извинился передо мной за то, что
помешал, и опять передал мне пулемет.
 Как я был благодарен за выручку! Баар вовремя спас меня от позора, да
еще повернул дело так, будто вся моя вина только в медлительности!
 Поборов смущение, я довел занятие до конца. А как только учащиеся
разошлись, Баар, прервав мои оправдания, добродушно посоветовал:
 -- Не жалейте времени на знакомство с подобными "машинками". Пригодится
в жизни, поверьте слову! Знать иностранные- образцы нам очень нужно.
Партизан должен уметь сразу использовать трофейное оружие!
 Приятно было почувствовать на плече тяжесть бааровской ладони.
 А в правоте его слов мне пришлось убедиться и в Испании, и во время
партизанской борьбы в тылу гитлеровцев. Да еще как убедиться!
 Со дня конфуза с "люисом" я уже не считал Баара ни замкнутым, ни
угрюмым: понял, сколько тепла таится за внешней грубоватостью и кажущейся
нелюдимостью этого человека...
 1931 год. Трудно в учении
 Шел 1931 год. Г. И. Баар и М. Э. Якир часто бывали у нас на
практических занятиях. Помню их приезд на занятия, посвященные действиям
партизанской засады на автомобильной дороге. Темной ночью Якир обошел
колонну новеньких грузовиков отечественного производства.
 -- Какова техника у нас нынче! -- радовался командующий. -- Это вам не
времена гражданской войны! Не по дням, а по часам набираем силу!
 Запомнилось и то, как Якир вместе с Бааром стояли на летном поле
аэродрома под Харьковом, наблюдая за приземлением партизан-парашютистов.
 Якир восхищался новыми самолетами, радовался успешной выброске десанта.
 В моей памяти сохранилось выступление Ионы Эммануиловича на выпуске
группы командиров, комиссаров, начальников штабов и специалистов,
намечавшихся на роль'организаторов будущих партизанских соединений. Всего
собралось человек сорок, из них больше половины -- участники партизанской
войны против интервентов на юге.
 Якир говорил ярко и убедительно.
 -- Советский Союз -- миролюбивая страна, -- говорил он, -- и никому не
угрожает. Наше миролюбие, настоящее, подлинное, знают все честные люди мира.
Но если империалисты на нас нападут, мы дадим им сокрушительный отпор,
используя всю свою мощь, в том числе и партизанскую войну в тылу врага. К
этому вы, дорогие товарищи, и готовьтесь.
 Дальше в своей речи командующий разъяснил, что вести партизанскую войну
-- наше законное права Ссылаясь на высказывания Владимира Ильича Ленина и
Михаила Васильевича Фрунзе, на опыт партизан 1812 года, Якир подчеркивал,
что в связи с военно-техническим прогрессом роль и значение партизанских
методов борьбы неизмеримо возрастают. И тут он сказал, что Коммунистическая
партия, ее Цент-ральный Комитет уделяют большое внимание забла-говременной
подготовке к партизанской борьбе на случай вражеского нападения. По указанию
ЦК для этой цели выделяются все необходимые материаль-ные средства и
подбираются проверенные кадры.
 Вышли мы из помещения школы, находящейся на окраине Киева, за полночь.
Мигали редкие фонари. Транспорт уже не работал.
 -- Ну теперь потопаем на своих двоих! -- с досадой бросил кто-то. |
 -- Ни в коем случае! -- быстро обернулся на голос Якир. -- На моей
машине всех развезут по домам. Кстати, у меня есть тут еще дела...
 Ночной прыжок с парашютом
 Оглушающе ревут моторы транспортного самолета. Дрожит и вибрирует
фюзеляж. Машина набирает высоту.
 Где-то внизу, под тонким днищем воздушного корабля, далекая,
погруженная в ночную темень ленинградская земля.
 Как всегда перед прыжком, я начинаю ощущать сердце. Оно ширится и
норовит вырваться из груди.
 Врачи категорически запретили мне прыжки с парашютом. Однако я не
обращаю внимания на этот запрет: мне, начальнику команды, нельзя не прыгать.
Как я буду обучать технике своих партизан, если не смогу видеть учеников в
деле?
 И я прыгаю.
 Но сегодня прыжок необычный -- ночной. Может быть, поэтому сердце ведет
себя особенно плохо?
 Исподтишка в душу закрадывается трезвая, разумная мысль: с моей
болезнью лучше поберечься...
 Нет ничего опаснее подобных трезвых мыслей. Но я уже приучил себя не
поддаваться слабости. И когда пилот поднимает руку и оборачивается, давая
знак, что пора выбрасываться, я встаю, словно только этого и ждал. Люк
распахнут. Бойцы наверняка не отрывают глаз от моей фигуры, застывшей над
черным бездонным провалом...
 Вперед!
 Холод, темнота, стремительное падение. Дергаю кольцо. Кажется парашют
никогда не раскроется.. Но это обман чувств: при выбрасывании доли секунд
превращаются в секунды, а секунды -- в минуты.
 Меня встряхивает. Наконец-то! Теперь все в порядке. Сердце бьется уже
спокойно, и, как обычно, хочется почему-то петь.
 Земли, правда, не видно. Но если рассуждать здраво, кроме как на землю,
мне опускаться некуда. Разве что угожу в реку или спланирую на лес?
 Пытаюсь угадать расстояние до земли. Подтягиваю ноги. Готовлюсь вовремя
погасить парашют.
 И все же точно рассчитать приземление не удается. Опускаюсь грузно.
Хорошо, что под ногами луг.
 Поднимаюсь, невольно отряхиваюсь, оглядываюсь. Смутно темнеет недалекий
лес. Слева веет сыростью. Наверное, там водоем. А вверху, блуждая среди
звезд, рокочет наш самолет. Там мои ученики ждут сигнала с земли, моего
сигнала о том, что все хорошо, место для приземления найдено.
 Развожу огонь.
 Рокот самолета, ушедшего было в сторону, становится все слышнее. И вот
машина над моей головой.
 Значит товарищи уже прыгнули.
 Жду их, радуясь хорошему началу. Последние дни пришлось поволноваться.
Ведь как-никак, а мы приехали в Ленинградский военный округ не в гости, а на
маневры. Приехали демонстрировать опыт по разрушению тыла "противника". Нам
нельзя ударить в грязь лицом.
 Нельзя, хотя это наш первый ночной прыжок!
 Количество прыжков никого не интересует.
 От нас ждут успешных дел, а не ссылок на непри-вычные условия. Впрочем,
похоже, что ссылаться на условия не придется. Все идет как надо...
 Кое-кому из бойцов не повезло: приземляясь, не сумели погасить парашют,
получили растяжение связок, вывихи, ушибы, однако из игры никто не вышел.
Пострадавших перевязали, и они продолжали действовать.
 1932 год Маневры в Ленинградском округе
 1932 год памятен мне многими удачами. На маневрах в ЛВО осенью 1932
года перед нами, партизанами, ставились в качестве главной задачи захват
штабов и разрушение транспортных средств "врага". Я, конечно, не упустил
случая и добился разрешения устроить "крушения" поездов с применением
замыкателей и взрывателей.
 Участок, отведенный для наших операций, тщательно охранялся. Охрана
"противника" успешно срывала нападения на железнодорожные станции и крупные
мосты, но обеспечить безопасность движения поездов она все же не смогла. На
десятикилометровом отрезке железнодорожного пути партизаны-минеры установили
десять мин. Девять из них сработали очень эффектно под учебными составами. А
вот с десятой получился конфуз. Мы не успели снять ее до начала нормального
пассажирского движения, и она грохнула под пригородным поездом. Услышав
взрыв и заметив вспышку под колесами, машинист решил, что это петарда,
предупреждающая о неисправности пути. Он резко затормозил. На полотно
высыпали пассажиры. Никто ничего не мог понять.
 Грешен. Я не донес об этом происшествии.

Глава 7. Стратегия партизанской войны

 Я включился в подготовку партизанских кадров в 1929, но в 1932 только
понял, что подготовка к партизанской войне началась не в 1929. На самом деле
она не прекращалась с гражданской войны. При этом подготовка велась как по
линии ОГПУ, так и по линии ГРУ.
 ОГПУ готовило в основном диверсантов-подпольщиков, сильно
законспирированных. По линии Народного комиссариата обороны готовили
командиров, которые, попав с подразделением в тыл противника, могли перейти
к сопротивлению. С этой целью в Западной Украине и Молдавии создавались
скрытые партизанские базы с большими запасами минно-подрывных средств.
Склады на побережье Дуная создавались даже в подводных резервуарах в
непортящейся упаковке.
 В 1932 году наша оборона на Западных границах зиждилась на
использовании формирований партизан. Войска противника, перейдя
государственную границу и углубившись на нашу территорию на сотню
километров, должны были напороться на укрепрайо-ны и увязнуть в позиционной
войне. В это время на оккупированной территории партизаны начинают
организованное сопротивление и перерезают противнику коммуникации. Через
некоторое время, лишившись свежего пополнения, подвоза боеприпасов и
продовольствия, войска неприятеля вынуждены будут отступать. Партизаны
начинают отходить вместе с противником, все время оставаясь в его тылу и
продолжая диверсии. Могут даже перейти государственную границу.
 Это была очень хорошо продуманная система не только на случай оккупации
части нашей территории. Базы закладывались и вне СССР. Очень важно было то,
что готовились маневренные партизанские формирования, способные действовать
как на своей, так и на чужой территории.
 О размахе подготовки этих приготовлений можно судить по следующему
факту -- работали три партизанские школы. Две -- в ГРУ и одна в ОГПУ.
Большая школа на Холодной горе в Харькове находилась в ведении ОГПУ. Школа в
Куперске готовила людей, пришедших на нашу сторону из районов Западной
Украины и Белоруссии. В каждой школе одновременно обучалось 10-12 человек,
хорошо законспирированных. Они готовились около 6 месяцев. Большая школа
была в Киеве. Она готовила офицеров, которые уже имели опыт партизанской
войны. Школа подчинялась непосредственно командующему киевским военным
округом и находилась в местечки Грушки. Курсантов там даже обучали летать на
самолетах!
 Благодаря тому, что Вооруженные Силы были хорошо подготовлены со времен
гражданской войны, мы могли иметь сравнительно малочисленную армию
 -- 600 000 человек на весь Советский Союз в окружении врагов. (Сегодня
это -- около 1 500 000 на одну Россию, окруженную вроде бы друзьями).
 Голод
 Станислав Викентьевич Косиор проводил совещание, на котором довелось
присутствовать и мне. На Украине вследствие насильственной коллективизации
разразился голод. Наших партизан надо было спасать от голодной смерти. Были
созданы списки. Это мешало конспирации, но их надо было устраивать работать
на таких местах как сахарозаводы, мельницы, где:
 они бы не пропали. Этим пришлось заниматься и мне. Основные кадры нам
удалось сохранить.;
 Девчата
 Были хорошо отработаны три способа ночного десантирования: выброс на
намеченную на карте точку;
 выброс на маяк, спускаемый с самолета; и выброс на заметный ночью
ориентир. Этим вполне обеспечивались точность приземления и быстрота сбора
парашютистов.
 Жизнь научила нас предварительно изучать по карте предполагаемый район
выброса. Мы знакомились не только с ближайшей к точке приземления
местностью, но и с районом, весьма далеким от нее. Назначали два пункта
сбора: основной и запасной. Это была целая наука.
 Тогда же удалось разработать надежный способ сбрасывания имущества
партизан без парашютов в специальной довольно простой упаковке.
 Было испробовано и новое средство для крушения поездов на мостах. Мы
сконструировали мину, которая подхватывалась с железнодорожного полотна
проходящим поездом. Взрывалась она в точно рассчитанное время на мосту.
Потом я успешно опробовал эту мину в боевой практике в Испании.
 Боевая выучка партизан шла полным ходом, их искусство
совершенствовалось. А мужества и выдержки им не занимать.
 Как-то летом одна из девушек, прыгая с парашютом так сильно повредила
ноги, что не могла встать. И все же приползла на сборный пункт вовремя.
 -- Юлька! -- всполошились ее подруги, -- Что с тобой?
 А маленькая курносенькая Юлька, с полными слез голубыми глазами,
пыталась еще улыбаться:
 -- Чепуха... Обойдется...
 Ей было восемнадцать лет, этой тоненькой, изящной Юльке, готовившейся
стать партизанской радисткой. Но в хрупком девичьем теле билось отважное
сердце.
 После трагической гибели одного из парашютистов, когда иные приуныли,
Юля первой вызвалась прыгать со следующего самолета.
 -- Ах, девочки-мальчики! -- с отлично разыгранной беззаботностью
восклицала она. -- Я легкая! Бросайте меня для пробы, не разобьюсь!..
 На всех занятиях рядом со мной в те дни была партизанка Рита.
Настойчивая, уверенная в себе, стремящаяся сделать все как можно лучше, она,
казалось, не знала усталости. Вернувшись с задания, затевала игры, заводила
песню. Мы любили слушать ее.
 И вдруг однажды под Купянском, во время установки мин на сильно
охраняемом участке железной дороги, в руках Риты взорвался капсюль в макете.
Взрыв ослепил ее. Мельчайшие осколки поранили лицо и глаза.
 Окровавленная, она молчала. Без единого стона дошла со мною до школы.
Там ее перебинтовали, и я с первым поездом повез девушку в Харьков.
 На операционном столе Рита тоже не проронила ни звука.
 -- Характер... -- почтительно сказал профессор-окулист, оперировавший
Риту. -- Сколько ей лет?
 -- Девятнадцать, профессор, -- отрывисто ответил я, не сводя глаз с
осунувшегося девичьего лица.
 Все дни до выздоровления я навещал Риту, ухаживал за ней и наконец
высказал ей то, что до тех пор не говорил ни одной девушке.
 Зрение у Риты полностью восстановилось. Мы были счастливы. Нам
казалось, ничто и ни когда не разлучит нас. Ничто и никогда...
 1933 год. В отделе Мирры Сахновской
 В этот период я работал в Москве в отделе Мирры Сахновской. Это была
опытная, энергичная, мужественная женщина, награжденная в числе первых
орденом Красного Знамени. За тот сравнительно небольшой промежуток времени
мне удалось подготовить две группы китайцев и ознакомить партийное
руководство некоторых зарубежных стран -- Пальмиро Тольятти, Вильгельма
Пика, Александра Завадского и других с применением минной техники.
 Именно в столице я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей
партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.
 Попытки говорить на эту тему с Сахновской ни к чему не приводили. Она
осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских
кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной
работы (позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей
работе. Все ее предложения отвергались где-то наверху).
 Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество.
Но решали их не в нашем управлении.
 Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский
успокаивал: сверху, мол, виднее.
 Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой
растущий внутренний протест. Состояние было подавленное.
 Встретившиеся в Москве друзья по 4-му Коростен-скому Краснознаменному
полку горячо советовали " поступать в академию.,
 Я внял их доводам. Сам начал чувствовать, что мне недостает очень
многих знаний. Правда, я и сам дважды уже делал попытки поступить в
Военно-транспортную академию. И меня дважды отставили из-за болезни сердца.
Но теперь мне стало казаться, что тогда я просто не проявил должной
настойчивости, напористости.
 Ознакомившись с программой отделения инженеров узкой специальности, где
учились старые товарищи, убедился, что смогу, пожалуй, сразу поступить на
второй курс. И дерзнул...
 Я доложил Мирре Сахновской о своем намерении. Она одобрила, написала
аттестацию и благословила на учебу.
 Остальное зависело от начальника нашего управления Я. К. Берзина. Ян
Карлович поддержал меня. Полученные от него рекомендации пересилили
заключение медицинской комиссии.
 Резолюцию о зачислении меня в Военно-транспортную академию наложил
тогдашний ее начальник С. А. Пугачев.
 Семена Андреевича Пугачева тоже безгранично уважали в армии. На его
груди красовались орден Красного Знамени, ордена Бухарской и Хорезмской
республик. Еще во время гражданской войны я не раз слышал о С. А. Пугачеве.
Высокообразованный офицер генерального штаба царской армии, он активно
участвовал в вооруженной защите октябрьских завоеваний. В 1934 году по
рекомендации Г. К. Орджоникидзе и С. М. Кирова ЦК ВКП(б) приняла его в
партию...
 Итак, сам Пугачев наложил резолюцию на мое заявление. Но... старший
писарь отказался внести в списки мою фамилию: не спущен лимит.
 . Спорить с писарем, если за его спиной стоит грозный лимит, -- дело
бесполезное! Пришлось потратить около двух недель, чтобы попасть на прием к
начальнику военных сообщений Красной Армии товарищу Э. Ф. Аппоге.
 -- Видите, как все просто, -- расцвел старший писарь строевой части
Военно-транспортной академии, получив оформленную по всем правилам бумажку.
 Я предпочел промолчать...
 Предстояло взять последний рубеж: поступить прямо на второй курс.
Пугачев пытался отговорить меня от этой затеи.
 -- Вам будет слишком трудно.
 На выручку пришел начальник железнодорожного факультета Дмитриев --
"Кузьмич", как ласково называли его за глаза слушатели.
 -- Да ведь Старинов и так много лет упустил. А время такое, что медлить
обидно... Пусть попробует! -- деликатно возразил он начальнику академии,
поглаживая пышные усы.
 И Пугачев согласился.

Глава 8. 1934 год. Учеба в Академии

 Рита
 Жизнь постепенно входила в колею. Решил, что уже можно вызвать Риту.
Написал в Киев. Все сроки истекли, а ответа нет и нет. Послал телеграмму,
другую... Наконец получил открытку. Почерк Риты, но содержание непонятно:
точно открытка предназнача-лась не мне, да и подпись показалась необычной.
 Я не мог оставаться в неведении. Подал рапорт и получил разрешение на
отъезд.
 В дорогу накупил газет и, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, пытался
читать. Но газеты того времени не подходили для успокоения нервов.
 Тревожные вести шли из Германии. Там хоронили демократию и культуру...
Расправы над известными писателями и учеными. Травля евреев. Пытки в
гестаповских застенках. Кошмар концентрационных лагерей. Костры из книг на
улицах Лейпцига. Рост вермахта. Бредовые вопли Гитлера о необходимости
покончить с коммунизмом...
 Да, газеты заставляли волноваться еще больше. Но тем сильнее, наперекор
всему хотелось простого человеческого счастья, близости любимого человека.
 Прямо с поезда я отправился по адресу, указанному на открытке. Ничем не
приметный дом на тихой улице. Грязноватая лестница со щербатыми ступенями.
Обитая темной клеенкой дверь.
 На стук открыла незнакомая женщина. Я назвал себя.
 Женщина помедлила, провела рукой по волосам. Я услышал не слова, а
скорее, вздох:
 -- Здесь ее больше нет.
 -- Как нет? Где же она?
 Женщина подняла лицо. Оно было сочувственно и растеряно:
 -- Не знаю... Поверьте... Просто она уехала...
 Я попрощался и вышел.
 Захлопнулась дверь с темной клеенкой. Остались позади лестница со
щербатыми ступенями, неприметный дом, неприметная улица... до весны 1943
года (всех, кто работал с рукописью Ильи Григорьевича, заинтересовала судьба
Риты. Однако наши попытки выяснить что же с ней произошло не увенчались
успехом. Илья Григорьевич уходил от ответа. Прим. ред. Э. А. )
 1935 год. Окончание академии.
 Прошло два года напряженной учебы. На пороге стоял май 1935-го. Весна
была ранняя, дружная. Снег сошел еще в начале апреля, и деревья уже
опушились молодой листвой. На перекрестки, как грибы после дождя, высыпали
продавщицы газировки. В пестрых ларьках снова появились исчезавшие кудато на
зиму мороженицы. Влюбленные парочки маячили у ворот подъездов чуть ли не до
рассвета.