На крайнем юге восточного фронта армия Уральского казачьего войска под командованием генерала Дутова в конце апреля развернула наступление на северо-запад и через несколько дней полностью блокировала город Уральск. Взять его с ходу казаки не смогли, но и Красная Армия, связанная упорными боями с колчаковцами, была не в состоянии прийти на помощь окруженному гарнизону. Началась длительная осада. Для связи с Уральском и доставки защитникам города самых необходимых грузов красные выделили 26-й разведотряд, размещенный близ станции Алтата, что в 240 километрах к западу от Уральска. Четыре самолета этого отряда в течение 70 дней, пока длилось противостояние, совершали регулярные полеты над вражеской территорией в осажденный город.
Летчики Степанов, Артамонов и Лабренц возили медикаменты, боеприпасы, но самым важным «стратегическим ресурсом», в котором защитники города испытывали наибольшую нужду, была... махорка. Командование гарнизона отмечало в донесениях, что, если самолет прилетал без курева, то это вызывало в войсках ропот недовольства. Особенно злило бойцов, когда вместо мешков с драгоценной махоркой «ероплан» привозил очередного агитатора-пропагандиста из центра.
Но, несмотря на эти трудности, гарнизон продолжал стойко обороняться. Ситуация осложнилась к середине июня, когда на аэродроме 26-го отряда закончились последние литры «казанки». Выход из положения нашел председатель местной ЧК Семен Штыб. Он приказал своим сотрудникам произвести повальные обыски в городе и окрестностях, изымая у населения любую горючую жидкость. Вскоре на аэродром стали поступать бидоны с керосином, бутыли со спиртом и самогоном, аптечные склянки с эфиром и даже – флаконы одеколона. Опытный механик-моторист В. Порай многократно смешивал эти жидкости в разных пропорциях, пока не получил нечто такое, на чем заработал неприхотливый двигатель «Фармана».
Полеты в Уральск возобновились. Правда, риск сесть на вынужденную за линией фронта был еще выше, чем при использовании казанской смеси. Казаки Южного Урала крайне враждебно относились к большевикам, и случись красным летчикам попасть к ним в руки, их участь была бы трагичной. Но, несмотря на то, что отказы двигателей в воздухе из-за некачественного горючего происходили неоднократно, всякий раз авиаторам удавалось нормально сесть, прочистить карбюраторы и вновь взлететь, прежде чем их обнаруживали казачьи разъезды. Отсутствие у казаков авиации и зенитной артиллерии также играло на руку экипажам 26-го отряда.
11 июля осада Уральска была снята. Чапаевская дивизия с боем прорвалась в город и без передышки устремилась дальше на юг в направлении Лбищенска.
Кроме 26-го, на Южном Урале, под Оренбургом, летом 1919 года действовал 25-й авиаотряд в составе трех самолетов – «Румплера», «Ньюпора» и «Сопвича» (летчики: С. Никитин, Е. Стоман и В. Матвеев). 6-го июня «Сопвич» Никитина был подбит огнем с земли и совершил аварийную посадку на окраине города. А Стоман в июле получил орден Красного знамени за успешный поиск и установление связи с заблудившейся в казахских степях 3-й кавалерийской бригадой.
На центральном участке фронта Красная Армия, не давая противнику опомниться, развивала стремительное наступление. К середине июля части 5-й армии под командованием Тухачевского отбросили колчаковцев за Уральский хребет. Белая авиация этих боях не участвовала, а красная участвовала лишь символически. Белогвардейцам просто не на чем было летать, да и красные аэропланы после Уфы нуждались в ремонте. Кроме того, из-за повсеместно разрушенных мостов и железных дорог авиачасти не поспевали за быстро наступающей армией. Только один «Бикодрон» из 29-го отряда (тот самый, с которого бросали булыжники) регулярно летал в период боев над Уралом. При этом его полеты носили скорее агитационный и демонстративный характер с целью воодушевления собственных войск. Каждый взлет и посадка этой крупной двухмоторной машины сопровождались торжественными звуками «Интернационала» в исполнении духового оркестра...
Глава 7 СИБИРСКАЯ БАЛЛАДА
Когда стало ясно, что генеральное наступление Колчака провалилось и он был вытеснен обратно в Сибирь, Восточный фронт утратил для Кремля первостепенное значение. Огромные просторы Сибири были крайне редко заселены и бедны промышленными ресурсами. Это не позволяло «верховному правителю» надеяться на быстрое восполнение потерь в людях и технике. Кроме того, в тылу у белых армий разгоралось мощное партизанское движение. Зная об этом, советское руководство сочло возможным перебросить значительные силы на Южный фронт, где угрожающе развивалось наступление другого белого генерала – А.И. Деникина. Переброска коснулась и авиации: к началу августа число авиаотрядов, действующих против колчаковской армии, резко сократилось – с 18 до четырех. Девять отрядов вошло в Туркестанский фронт, сформированный из южной группы армий Восточного фронта, а еще пять – отправлено на борьбу с Деникиным.
Между тем в июле у колчаковцев, наконец, появились первые относительно новые аэропланы из Франции. Правда, это были не закупленные белогвардейцами машины, а отряд, подчинявшийся французской военной миссии при штабе Сибирской армии. Он состоял из 17 «Сопвичей» с экипажами, состоящими из французов и всеми наземными службами, включая хорошо оснащенную ремонтную базу.
В начале августа одно из звеньев этого отряда в составе трех самолетов прибыло на фронт. Машинами управляли опытные пилоты, ветераны Первой мировой войны. Примерно месяц французские авиаторы летали на разведку и аэрофотосъемку, доставляя ценные сведения о противнике и вызывая зависть у колчаковских летчиков своими новенькими самолетами, безотказными моторами и щегольским обмундированием.
Русских, привыкших летать на «гробах», особенно удивляло то, что за месяц у французов не случилось ни одной серьезной поломки. Именно действия этого «образцово-показательного» звена окончательно убедили колчаковское руководство, что авиация, при соответствующем к ней отношении, может приносить немалую пользу на войне.
Вскоре «верховный правитель» завизировал крупный заказ на поставку в Сибирь французских вооружений, в том числе 84 самолетов с запчастями и оборудованием. Если бы этот заказ был исполнен, он стал бы самой крупной разовой авиационной поставкой для белых армий за всю войну. Но первые 25 закупленных «Сальмсонов» прибыли во Владивосток лишь в декабре 1919-го, когда колчаковское движение доживало последние дни.
В сентябре пришло известие о демобилизации французской армии. Французские авиаторы, совершив в общем счете примерно 45 боевых вылетов (для трех экипажей, летавших в течение месяца, это не так уж много), засобирались домой. Все они перед отъездом получили Георгиевские кресты. Самолеты остались на месте, но за каждый из них белогвардейское правительство заплатило французам по 500 тыс. рублей. По этому поводу председатель приемной комиссии капитан Юрлов возмущенно писал в ГИНЖУ, что за машины, уже порядком изношенные, уплачено, как за новые. Но для большинства пилотов, уже давно забывших как выглядит новый самолет, и такое приобретение было счастьем.
Ранее колчаковское руководство успело заключить еще одну «выгодную» авиационную сделку. Все началось с того, что командование Чехословацкого корпуса осенью 1918 года решило иметь собственные воздушные силы и для этого приобрело в США 25 самолетов LWF «Модель V». Что побудило чехов выбрать именно эту машину, похоже, остается загадкой для них самих. LWF представлял собой невооруженный почтовый самолет, тяжелый, с ненадежным мотором и низкими летными данными. Сами американцы признали его негодным для военных целей. Возможно, на этой операции кто-то «погрел руки», а может, у покупателей просто не было выбора.
В феврале 1919-го самолеты прибыли во Владивосток и были собраны чешскими механиками. При сборке выяснилось, что для некоторых аэропланов не хватает винтов. Первый же вылет закончился катастрофой. LWF не смог набрать высоту и рухнул на лед замерзшей реки. Летчик Фиала получил тяжелые увечья (впоследствии ему ампутировали ногу). Вторым взлетел опытный пилот капитан Ярослав Шкала. Ему повезло больше, но после посадки он хмуро заметил, что самолет годится лишь для музея, а не для войны. В общем, стало ясно, что надо срочно куда-то пристраивать негодные машины.
Покупатель нашелся сразу в лице Главного инженерного управления колчаковской армии. При этом чехи, заплатившие американцам за каждый самолет по 12700 долларов, ухитрились продать их белогвардейцам по 13000! ГИНЖУ закупило 18 машин. Еще шесть чехословацкие авиаторы решили оставить себе для организуемой ими в Омске летной школы. Самолет, разбитый во Владивостоке, восстановлению не подлежал.
Колчаковцы дали американским машинам прозвище «Вильсон-Стюртеван». «Стюртеван» – марка стоявших на них двигателей (хотя часть машин была оснащена моторами «Томас Морз»), а откуда взялся «Вильсон», непонятно. Может быть, в честь тогдашнего президента США Вудро Вильсона. Самолеты предназначались для новосозданных 14-го и 15-го авиаотрядов. Наладка и освоение «Вильсонов» продолжались долго и трудно. Аппараты в полной мере подтвердили свою мрачную репутацию. За лето 1919-го с ними произошло три серьезные аварии и две катастрофы (пожары в воздухе), в которых погибло четверо летчиков.
Позднее 14-й отряд перевооружили французскими «Сопвичами». Два «Вильсона» передали Маньчжурскому авиаотряду, еще три – Курганской летной школе. Два аппарата сдали на склад, где они простояли до прихода красных. Только 15-й отряд на семи американских машинах в конце июля попал на фронт, однако из-за частых поломок и перебоев с горючим, за полтора месяца он сделал не более 15 боевых вылетов. В сентябре его аэродром под Актюбинском был отрезан от основных сил наступающими частями Красной Армии. Оставшись без бензина, колчаковске летчики под угрозой захвата сожгли свои самолеты.
Чешская летная школа просуществовала в Омске до октября, так, впрочем, и не подготовив для фронта ни одного пилота. Затем она вместе со всем Чехословацким корпусом эвакуировалась через Владивосток в Европу. Одна из ее машин до сих пор хранится в пражском Музее истории техники, как бы подтверждая пророческое замечание Ярослава Шкалы...
* * *
В нашем повествовании нельзя не упомянуть о событии, вошедшем в советскую историографию, как «лбищенская трагедия», а в белоэмигрантскую – как блестящая операция казачьей кавалерии. Речь идет о разгроме уральскими казаками штаба 25-й стрелковой дивизии, сопровождавшемся гибелью легендарного комдива В.И.Чапаева и многих других красных командиров. Этот эпизод стал кульминационным моментом известного романа и не менее известного кинофильма, но мало кто знает, что в лбищенском деле был и авиационный аспект.
Когда в ночь на 5 сентября казаки внезапным налетом заняли Лбищенск, там находились приданные чапаевской дивизии два «Ньюпора» и «Сопвич» с летчиками Бейером, Коваленко и Железновым, мотористом Жердиным и летнабом Олехновичем. Коваленко погиб в перестрелке, остальные попали в плен. Тем же утром в Лбищенске приземлился летчик Артамонов, посланный из штаба армии с пакетом к Чапаеву. В штабе еще не знали, что адресат уже погиб, а город захвачен белогвардейцами...
Все пленные авиаторы согласились служить в колчаковской армии. Было ли это решение добровольным или оно диктовалось простым стремлением выжить, можно только догадываться. Однако вернемся к фактам. 14 ноября летчику Железнову, до этого исправно служившему в уральском казачьем авиаотряде, поручили пригнать аэроплан из ремонта. И Железнов действительно пригнал самолет, но не на казачий, а на советский аэродром!
Олехнович и Жердин также совершили попытку перелететь через линию фронта, но из-за неумения управлять самолетом потерпели аварию на взлете. При этом Олехнович сломал ногу и не мог передвигаться. Он приказал Жердину спасаться в одиночку, а сам снял с крепления турельный пулемет, дал очередь по набегавшим казакам, после чего – застрелился. Жердин сумел пешком дойти до красноармейских позиций и рассказать об этом драматическом эпизоде.
Раньше в советской литературе поступки Железнова, Жердина и Олехновича объяснялись беззаветной преданностью пролетарской идее. Возможно, так оно и было. Правда, немного смущает то, что побег Железнова случился лишь в середине ноября, когда окончательный разгром колчаковцев уже ни у кого не вызывал сомнений. Кстати, за свой перелет он получил от большевиков награду – 3000 рублей.
Какова судьба Артамонова, неизвестно. Ф.И. Жаров в изобилующей неточностями книге «Подвиги красных летчиков» пишет, что он был убит при попытке к бегству. Но в белогвардейских архивах нет подтверждений этой версии. Кроме того, известно, что бывших красвоенлетов, зачисленных в казачьи авиачасти, никто не охранял. За ними даже не следили, поэтому каждый мог скрыться в любой момент. Возможно, Артамонов так и поступил, но, в отличие от Железнова и Жердина, не стал возвращаться к большевикам.
Бейер служил у белых до конца декабря, пока не заболел сыпным тифом. В числе многих сотен других тяжелобольных, казаки оставили его в госпитале при отступлении. Это была вынужденная мера, так как им предстоял долгий и трудный путь вдоль побережья Каспия по зимнему степному бездорожью. Несмотря на голод и отсутствие лекарств, Бейер выздоровел и после проверки, установившей незначительность его вины перед советской властью, опять работал в Красном Воздушном флоте.
* * *
По состоянию на 24 сентября 1919 года в колчаковской авиации насчитывалось 45 самолетов, но из них лишь 28 исправных и 17 – в ремонте. Эта невеселая ситуация усугублялась нехваткой запчастей, бензина, денежных средств, летного обмундирования, да и просто теплой одежды. Например, в 14-м отряде считалось обычным делом, когда часовым, выходящим на посты в холодные осенние ночи, приходилось одалживать одежду и обувь у своих сослуживцев. Доходило до того, что летчики, ввиду своего полного обнищания, порой пытались выйти из подчинения ГИНЖУ и завербоваться в чехословацкий легион. К чему это приводило, сообщал в своем рапорте капитан Борейко: «... 4-й авиаотряд получил предписание Чешского Национального совета не подчиняться и не давать никаких сведений никому, кроме последнего». То есть отряд в полном составе фактически самовольно перешел на службу к чехословакам, пообещавшим за это улучшить снабжение.
Последний всплеск боевой активности колчаковских ВВС пришелся на октябрь 1919-го. Тогда белогвардейцам удалось, собрав остаток сил, задержать наступление Красной Армии на рубеже реки Тобол. Примерно на две недели фронт стабилизировался. Красные активно готовились к завершающему удару. Колчаковцы тоже понимали, что оборона Тобола – их последний шанс. Если по численности наземных войск они заметно уступали противнику, то в авиации, пожалуй, впервые за время боев на Восточном фронте картина наблюдалась обратная. У белых оказалось больше боеспособных самолетов, чем у красных. Впрочем, с обеих сторон были задействованы очень малые авиасилы, не способные оказать заметного влияния на ход военных действий.
Против красных действовал 10-й колчаковский авиаотряд в составе трех «Сопвичей» и трех «Ньюпоров-23». А на противоположном, западном берегу Тобола, в районе Кургана базировались 28-й и 29-й разведотряды РККВФ общей численностью не более шести самолетов. Правда, в 28-м отряде был только один пилот Батурин, совершивший в течение октября всего восемь боевых вылетов. А 29-й отряд не летал вообще, поскольку все его самолеты («Ньюпор», «Вуазен» и знаменитый «Бикодрон», не раз упоминавшийся в предыдущей главе) были неисправны.
Лишь однажды, 2 октября «Вуазен» удалось привести в летное состояние и отправить на бомбардировку вражеского аэродрома у станции Варгаши. Однако сразу после взлета выяснилось, что двигатель недодает мощности и самолет не может набирать высоту. Кое-как оторвавшись от земли, «Вуазен» едва не врезался в лес. Летчику с трудом удалось подняться выше верхушек деревьев. В такой ситуации экипаж решил прервать выполнение задания и вернуться обратно. На этом боевая деятельность 29-го РАО закончилась.
С первых чисел октября у станции Зырянка под Курганом невдалеке от реки обосновался 5-й воздухоплавательный отряд РККВФ с привязным аэростатом наблюдения марки «Парсеваль», работавший совместно с бронепоездом «Красный Сибиряк». Каждое утро баллон поднимался над Тоболом, корректируя огонь орудий бронепоезда, бьющих по белогвардейским окопам на восточном берегу. Из корзины аэростата колчаковские позиции были видны, как на ладони.
Естественно, первоочередной задачей сибирских летчиков стало уничтожение этой зловредной «колбасы». Несколько раз «Сопвичи» 10-го отряда обстреливали ее из пулеметов. Но у них не было зажигательных пуль, а дырки от обычных заклеивались в считаные минуты. Тогда решили разбомбить наземное хозяйство воздухоплавателей (газодобывающую станцию, лебедки, газгольдеры и казарму личного состава).
7 октября три «Сопвича» вылетели на бомбардировку красного аэродрома и базы «Парсеваля». Попутной задачей была разведка. Самолеты шли с большими интервалами (около километра), чтобы охватить наблюдением максимально возможную территорию, но при этом не терять друг друга из виду.
В то же самое время из разведки возвращался советский «Сопвич» летчика Батурина и летнаба Рухина. Над линией фронта Батурин увидел один из белогвардейских аэропланов (это был летевший крайним самолет пилота прапорщика Волковойнова и летнаба капитана Янковского). Оставаясь незамеченным, Батурин осторожно приблизился к противнику сзади-снизу и дал пулеметную очередь. Пули пробили бензиновый бак, а Волковойнов получил ранение в руку. Не растерявшись, белый летчик заложил вираж, чтобы дать возможность Янковскому открыть ответный огонь из турельного пулемета. Но Батурин, заметив еще два белогвардейских аэроплана, решил не рисковать. Быстро развернувшись, он со снижением ушел на свою территорию. Впоследствии красный летчик объяснял свой выход из боя нехваткой горючего.
Волковойнов, управляя самолетом одной рукой, сумел вернуться на аэродром и благополучно совершить посадку. Остальные два экипажа отбомбились по аэродрому красных в Зырянке и висящему у земли аэростату, но бомбы, сброшенные с высоты 700 метров, упали неточно и не причинили никакого вреда.
Несмотря на более чем скромный результат боя, красвоенлет Батурин получил за него орден Красного знамени. Белогвардейцы же продолжали решать, как покончить с «Парсевалем». Бомбардировки с высот более 400 м почти не давали шансов на успех (напомним, что летнабы «метали снаряды» вручную и без прицела), а бомбить днем с меньших высот означало подвергать себя чрезмерному риску. Ведь стоянка аэростата была надежно прикрыта тремя зенитными пулеметами, расположенными по углам треугольника, в центре которого висел аэростат.
9 октября аэростат с бронепоездом прибыл на разъезд Логовушка. Утром того же дня еще раз прилетел белогвардейский «Сопвич» и сбросил на бивак аэростата с высоты 1500 метров две бомбы, которые вновь упали вдали от цели.
Видя бесполезность подобных действий, летчик штабс-капитан Муромцев и летнаб штабс-капитан Вощилло вызвались атаковать стоянку аэростата под покровом темноты на бреющем полете. В полночь с 9 на 10 октября при ясном свете луны их «Сопвич» с приглушенным мотором «подкрался» на высоте чуть больше 20 метров к стоянке воздухоотряда. Вощилло бросил первую зажигательную бомбу в хорошо заметную на фоне земли светло-желтую «тушу» аэростата. Взрыв раздался в 46 шагах от аэростата. В это время у аэростата происходила смена караула. Красноармейцы немедленно открыли огонь из пулеметов, Но Муромцев решил для надежности сделать еще пару заходов, чтобы дать возможность летнабу сбросить оставшиеся боеприпасы. Вторая, фугасная бомба взорвалась в 24 шагах от аэростата, а третья, зажигательная – не сработала. На третьем заходе ураганным огнем с земли Вощилло был тяжело ранен двумя пулями в лицо и в руку.
Муромцев был убежден, что аэростат удалось уничтожить, о чем он и доложил по возвращении. Однако летчик ошибся: при осмотре баллона в нем обнаружили лишь несколько осколочных пробоин и порезов. На следующий день все дыры в оболочке были заклеены и аэростат, подкачанный водородом из газгольдера, вновь поднялся в небо.
Белым эта смелая, но неудачная атака обошлась недешево – «Сопвич» вернулся на аэродром с десятком прострелов и истекавшим кровью летнабом.
Через два дня после ночного налета произошел случай, едва не закончившийся печально для единственного пилота 28-го разведотряда. Утром 11 октября Батурин, пролетая на «Сопвиче» над стоянкой воздухоплавательного отряда, зачем-то «совершил над аэростатом боевые эволюции со снижением» (то есть, выполнил какие-то маневры). Персонал воздухотряда, приняв это за подготовку к атаке, обстрелял его из пулеметов с земли и из корзины аэростата. К счастью для пилота, бойцы вскоре разглядели звезды на крыльях «Сопвича» и прекратили стрельбу. Ни одна пуля в самолет не попала. По возвращении Батурин объяснил свои загадочные «эволюции» желанием продемонстрировать опознавательные знаки.
