ГЛАВА 2.ПОДГОТОВКА.

 Пятница, 8 июня 1984 г.
 Гонвилл-энд-Киз, Кембридж.

 Завершилась жаркая майская неделя, заканчивались пьяные сборища,
которые выпускники устраивали в саду, отмечая успешную сдачу выпускных
экзаменов. Я только что покинул вечеринку студентов колледжа "Киз", на
которой мой научный руководитель сообщил мне, что по итогам выпускных
экзаменов по курсу авиационного машиностроения решением педсовета мне
присужден диплом с отличием. Вечернее солнце, бросающее косые лучи на
территорию "Гонвилла", усугубляло эффект чрезмерной дозы довольно крепкого
"Пимза". Меня клонило в сон, и я решил вернуться в свою комнату.
 - Томлинсон? - окликнул меня кто-то. - Вы ведь Томлинсон, верно? Я
обернулся и увидел доктора Кристофера Пилчарда, наставника по курсу
юриспруденции. Он обращался ко мне из открытого окна своего кабинета на
первом этаже. Его лицо было мне знакомо, но мы никогда не общались, и потому
меня удивило, что ему известна моя фамилия. В колледже Пилчарда узнавали по
рыжему парику, который он не снимал с тех пор, как облысел, - последствие
велосипедной аварии, случившейся много лет назад. Будучи слегка навеселе, я
с трудом удержался от соблазна пощупать его искусственные волосы.
 - Томлинсон, вы уже думали о том, чем будете заниматься, когда покинете
наше заведение?
 - Да, сэр, - осторожно отвечал я, недоумевая, почему его это
интересует. - Я поступлю на службу в морскую авиацию.
 Пилчард презрительно фыркнул, словно не одобрял профессию военного.
 - Послушайте, Томлинсон, если вдруг передумаете и пожелаете попробовать
себя в какой-то другой сфере государственной службы, дайте мне знать. - С
этими словами он нырнул назад в свой кабинет, осторожно, чтобы не зацепиться
париком за переплет, убрав голову из окна.
 Польщенный, я продолжал путь к своему корпусу. Мне только что сделали
замаскированное предложение стать сотрудником британской разведывательной
службы, более известной под своим кодовым наименованием военного времени -
МИ-6. В каждом колледже Оксфорда и Кембриджа, да и в других ведущих
университетах Великобритании имелся свой вербовщик вроде Пилчарда -
преподаватель-ставленник МИ-6, выискивающий для британской разведки
подходящие кандидатуры. Вербовщики Оксфорда и Кембриджа на протяжении ряда
поколений поставляли МИ-6 подающих надежды патриотов, которых они отбирали
умело и осмотрительно. Но система не всегда срабатывала безошибочно - Филби,
Маклин и Берджесс были завербованы в МИ-6 таким же образом.
 Предложение Пилчарда меня заинтриговало. В открытое окно моей комнаты
на верхнем этаже струился вечерний свет, а я лежал на своей узкой кровати и
размышлял, почему из всех выпускников выбрали именно меня.
 Когда я поступал в университет в 1981 году, мои планы не ограничивались
только учебой. Мой дядя в Южной Африке в свое время был членом эскадрильи
Кембриджского университета - аэроклуба под эгидой ВВС Великобритании, и он
настоятельно советовал мне вступить в него. Разве мог я упустить шанс
научиться летать, как настоящий военный летчик, тем более что за это еще и
платили небольшое жалованье? Аэроклуб заменял мне и факультативы, и всякую
иную общественную деятельность. Азы летного мастерства мы осваивали на
"бульдоге" - надежном учебном двухместном самолете. Мой инструктор, капитан
авиации Стэн Уитчелл, в ту пору один из старейших действующих офицеров ВВС,
в качестве летчика-истребителя участвовал в операции "Битва за Англию". Два
раза в неделю я сбегал с лекций по специальности и на велосипеде отправлялся
брать уроки пилотирования на аэродром Маршалла, находившийся в семи
километрах от центра Кембриджа.
 Другим моим увлечением стало подводное плавание, к которому я
пристрастился под влиянием фильмов Жака Кусто. Пройдя необходимую подготовку
в университетском клубе, пасхальные каникулы я провел на Корнуолле, днем
обследуя рифы и обломки погибших судов в холодных мутных водах Ла-Манша, а
вечерами напиваясь крепкого местного пива в пабах старых рыбацких деревушек,
жители которых промышляли контрабандой. Это не шло ни в какое сравнение с
раем, изображенным в фильмах Кусто, но все же я отлично развеялся.
 В 1983 году на каникулах я работал в местной пекаре не, что позволило
мне скопить денег на двухмесячное путешествие по Таиланду и Малайзии. Однако
бюджет у меня был скудный, и возвращался я назад самолетом "Аэрофлота" по
самому дешевому билету, который мне удалось достать. Для дозаправки
планировалось сделать короткую остановку в Москве, где мы приземлились на
следующий день после того, как Миг-17 русских ВВС сбил в районе Сахалина
корейский авиалайнер, летевший рейсом No 007. Все 269 пассажиров
"Боинга-747" погибли. В наказание правительства стран Запада отлучили
самолеты "Аэрофлота" от своих воздушных трасс. Запрещение последовало сразу
же, после того как самолет, на котором я летел, сел в московском аэропорту
Шереметьево. Вместе с остальными двумястами пассажирами нашего рейса я
застрял в Москве на целых два дня, ожидая, когда за нами из Лондона вышлют
самолет авиакомпании "Бритиш эйрвейз". "Аэрофлот" разместил нас в дешевой
гостинице возле аэропорта, но выдать наш багаж отказался, и мы остались в
том, в чем вылетели из душного Бангкока. Однако я вовсе не собирался
упускать неожиданно представившуюся мне возможность посмотреть Москву из-за
неподходящего наряда. В полете я познакомился с одним австралийцем, и вдвоем
с ним мы отправились бродить по туманному городу под холодным осенним
дождем. Кислые москвичи с удивлением взирали на наши футболки и резиновые
шлепанцы.
 "Возможно, выбранная мною специализация и страсть к путешествиям и
побудили Пилчарда сделать мне предложение", - предположил я. Несколько лет
спустя я узнал, что МИ-6 испытывала нехватку кадров с хорошим техническим
образованием, необходимым для понимания аспектов ее работы, которая все чаще
требовала добротных академических знаний, и Пилчарду наряду с другими
университетскими вербовщиками было поручено заняться поиском
выпускников-технарей вроде меня.
 О деятельности МИ-6 я знал немного - в основном по романам Джона Ле
Карре, - и в моем представлении это была скучная, кабинетная работа. Я также
резко отличался от других выпускников, к которым Пилчард обращался с
подобным предложением. То были, как правило, студенты гуманитарных
факультетов из состоятельных семей, не вылезавшие из бара при колледже.
Хлопок по плечу от Пилчарда они расценивали как обязательный ритуал, знак
того, что они оставили свой след в жизни университета. "Если МИ-6 нужны
именно такие люди, значит, мне там не место", - решил я.
 Вдохновленный книгами, прочитанными мною на досуге в Кембридже, я
мечтал о профессии, которая наполнит мою жизнь приключениями, даст
возможность попутешествовать; например, Уилфред Тезигер, исследователь
пустынь, пересек аравийскую пустыню Эмпти-Квотер, когда ему было едва за
двадцать, а сэр Фрэнсис Чичестер в одиночку совершил кругосветное плавание.
Мне хотелось приключений, которые обеспечивала бы стабильная, хорошо
оплачиваемая работа, и я решил, что смогу совместить подобное на службе в
вооруженных силах. Больше всего мне импонировали военно-морские силы.
 Предложение Пилчарда я счел интересным, но рассматривать его серьезно
не стал, поскольку меня ждали более срочные проекты. Через две недели мне
предстояло с пятью приятелями вылететь в Манилу в составе исследовательской
экспедиции, организованной университетом для изучения влияния загрязнения
окружающей среды на хрупкие коралловые рифы Филиппинского архипелага.


 Спустя три месяца после возвращения с Дальнего Востока я предпринял
длительную поездку из Камбрии в Портсмут для прохождения собеседования в
специальной комиссии Адмиралтейства, отбирающей кандидатов для службы в ВМС.
Успешно сдав экзамены и практические испытания, я уже считал себя
зачисленным в ряды ВМС и совершенно не испытывал страха перед медицинской
комиссией, которая была назначена на следующий день. Как выяснилось,
напрасно. В выписке из моей истории болезни указывалось, что в возрасте семи
лет я перенес легкую форму астмы. На этом основании меня и отсеяли. Хирург в
звании лейтенант-коммандера объяснил, что будущий военно-морской летчик в
процессе обучения подвергается тяжелым физическим нагрузкам и потому велик
риск, что у него разовьется перенесенная в детстве болезнь, что повлияет на
его боеспособность. Дорога в ВМС была мне отрезана. Я приуныл.
 А спустя несколько дней после неудачного собеседования, спустившись в
метро на станции "Кенсингтон", я случайно обратил внимание на плакат с
изображением девушки, пробирающейся по тропическому болоту по пояс в воде.
Это была реклама фирмы "Рали", организующей приключенческую экспедицию для
молодежи. Я загорелся. Мне требовалось именно такое испытание, чтобы
оправиться от разочарования. Я послал заявку и через несколько месяцев уже
был на пути к Карибскому морю, где участников экспедиции, жаждущих познать
тонкости управления парусником, ждал бриг "Зебу" с четырехугольными
парусами.
 Вернувшись в Великобританию спустя три месяца, я по-прежнему не имел
склонности к какому-либо определенному роду деятельности и потому решил
продолжить учебу в университете. Я подал заявление, и был уведомлен, что мне
предоставляется стипендия имени Кеннеди для учебы в Массачусетс ком
технологическом институте в США с последующим присвоением степени магистра.
Фантастический приз, особенно с учетом того, что в стипендию была включена
стоимость билета до Нью-Йорка на лайнере "Куин Элизабет-2".
 К занятиям я приступил в сентябре 1985 года и поначалу был в шоке. В
Кембридже студенты выпускного курса вели беззаботную, веселую жизнь, здесь
же приходилось корпеть над учебниками, не разгибаясь. Осенью 1986 года,
незадолго до окончания института, комиссия по присуждению стипендий фонда
"Ротари" оповестила меня, что их организация готова оплатить еще один год
моей учебы в любой стране по моему выбору. Куда же поехать? В
технологическом институте я завел дружбу со студентами из Аргентины и под
впечатлением их рассказов о перонистах, радикализме, военных переворотах и
проблеме Мальвинских островов, решил лично познакомиться с их страной.
Спустя несколько месяцев, в январе 1987 года, самолет швейцарской
авиакомпании перенес меня в Буэнос-Айрес.


 Зажав сумку между коленями, я приготовился к неминуемому столкновению.
Уже в третий раз водитель такси бросал свой разбитый "рено-12", визжащий
старыми покрышками, в обгон рычащего автобуса "мерседес", пытаясь втиснуться
в узкую щель на крайней полосе автострады. Путешествие из аэропорта к центру
Буэнос-Айреса характеризовало Аргентину не с самой лучшей стороны. Когда мы
проехали огромный рекламный щит с лозунгом "Las Malvinas son Argentinas"
(Мальвинские острова - Аргентине - исп.) переливающийся синими и белыми
огнями, угрюмый таксист, который на протяжении нескольких километров только
сердито поглядывал на меня в зеркало заднего обзора, сделав последнюю
затяжку, швырнул окурок в темноту за окном и спросил подозрительно:
 - De donde es, Usted? (откуда будешь, приятель? - исп.)
 В первую минуту я решил солгать. Война за Фолклендские (Мальвинские)
острова окончилась всего несколько лет назад, и я не был уверен, что местный
житель благосклонно отнесется к гостю из Англии. Однако любопытно было
проверить его реакцию, и я ответил осторожно:
 - Soy Britannico.
 Водитель опять взглянул на меня в зеркало, словно не расслышал моих
слов.
 - Britannico... Inglaterra, - громче повторил я.
 Угрюмый взгляд водителя заставил меня усомниться в дипломатичности моей
реплики. И вдруг глаза его просияли.
 - Senora Тэтчер, - произнес он. - Хорошая женщина. Вот бы ее сюда.
Сразу бы стало лучше. - Таксист взмахнул рукой, обнажив в улыбке полный рот
золотых зубов.
 Подобным образом будут реагировать многие аргентинцы, с которыми мне
предстоит общаться в текущем учебном году. Из их памяти еще не стерлись
горькие события войны за Фолклендские острова, но давние культурные и
торговые связи с Великобританией перебивали возникшую антипатию.
 В тот вечер, устроившись в дешевой гостинице, я встретился за ужином с
Энди Шуйлером, американским студентом, которому тоже была присуждена
стипендия фонда "Ротари". Забавный спокойный парень, в Станфорде он
специализировался по проблемам Латинской Америки. На следующий день мы сняли
на двоих квартиру в центре Буэнос-Айреса.
 Стипендия "Ротари" выделялась главным образом на то, чтобы дать
возможность ее владельцу познакомиться, с культурой других народов, посещая
различные страны и устанавливая дружеские связи с новыми людьми. Но мы также
не должны были забывать и об образовании. Мы с Шуйлером записались на
вечерний курс политологии при аспирантуре университета Буэнос-Айреса. Наша
аудитория состояла из старших офицеров, журналистов левого толка,
честолюбивых политиков и католического священника из партии перонистов -
микромир противоборствующих сторон аргентинского общества.
 Демократия, проповедуемая партией радикалов во главе с ее лидером
Раулем Альфонсином, после долгих лет тиранического правления военной хунты
находилась пока еще в зачаточном состоянии. Будучи представителями
империалистов "Yanquis" и "Britannicos", мы, разумеется, не рассчитывали на
снисхождение со стороны других студентов, когда в аудитории возникали
пылкие, зачастую с оскорблениями, политические дебаты. Шуйлер вскоре
втянулся в активную политику, посещал митинги, демонстрации и студенческие
собрания. В пасхальное воскресенье 1987 года правительство Альфонсина едва
не пало в ходе попытки военного переворота, и я вместе с Шуйлером отправился
к "Каса росада" (Дому президента), чтобы посмотреть, как страстные
аргентинцы ратуют в поддержку демократии.
 В другие дни наши с Шуйлером пути пересекались нечасто. Он занимался
своими делами, я - своими. Я решил обогатить свой летный опыт, и один из
офицеров ВВС, посещавший наш курс, порекомендовал мне инструктора, Родольфо
Зигера, базировавшегося на аэродроме Сан-Фернандо, который находился в двух
часах езды от центра Буэнос-Айреса, если добираться туда автобусом
"Колективо". Немецкий иммигрант, во время Второй мировой войны Зигер служил
в "Люфтваффе" и в качестве пилота "мессершмитта" Me-109 участвовал в "Битве
за Англию". Вся его семья погибла во время бомбардировок Дрездена, и после
войны Зигер эмигрировал в Аргентину, где переквалифицировался в пилота
гражданской авиации. Он работал в авиакомпании "Аэролинеас Аргентинас",
откуда и вышел на пенсию в чине старшего пилота. На пенсию особо не
разживешься, поэтому он приобрел старенький самолетик "лускомбе силвэр" 1930
года выпуска, такой же допотопный, как автомобиль "ситроен 2CV", и стал
давать уроки всем желающим. Машина его была не настолько надежная, чтобы
сдавать на ней экзамен на право получения лицензии аргентинского пилота, но
за ее аренду он брал недорого, да и мне любопытно было поучиться у человека,
с которым, возможно, сражался в воздушных боях капитан авиации Уитчелл.
 По прошествии нескольких недель, готовясь к практическим и
теоретическим экзаменам, я узнал еще об одном аспекте бизнеса Родольфо. В ту
пору в Аргентине были установлены высокие пошлины на ввоз бытовой
электронной техники, а в Парагвае, всего лишь за несколько сот километров,
эти товары пошлиной не облагались, так что контрабанда была неизбежна.
Аргентинские таможенники, естественно, старались пресекать подобный
промысел. Раз в неделю Родольфо перелетал через реку Плате, садился на
фунтовую летную полосу в Парагвае и загружал свой "лускомбе"
видеомагнитофонами и телевизорами. Маломощный самолет с трудом поднимался в
воздух, и Родольфо пускался в обратный путь, пересекая реку во мраке ночи на
бреющем полете, чтобы самолет не засекли радары аргентинских пограничников.
 Однажды мы отправились в Мендосу, к подножию Анд. Родольфо удалось
отыскать очень нужную и редкую запчасть к старому самолету, которую
требовалось забрать с территории Чили почти на самой границе. Он попросил
меня помочь. Маломощный "лускомбе" не мог перелететь через Анды, и потому
этот отрезок пути предстояло преодолеть на автобусе. По прибытии на
удаленный пограничный пост, примостившийся под сенью Аннапурны, я вдруг
сообразил, что угодил в переплет. Вообще-то у меня было два паспорта -
новозеландский и английский. Первый был незаменим для пересечения границы
Аргентины, поскольку аргентинские власти в отличие от британцев не требовали
визы у граждан Новой Зеландии. В Чили же, наоборот, в более выгодном
положении находились британцы, им для въезда и выезда виза не требовалась, и
потому там удобнее было пользоваться английским паспортом. Но я, собираясь в
поездку в спешке, взял с собой только один документ - английский.
Рассчитывать на то, что два неприветливых аргентинских пограничника,
поднявшихся в автобус на пропускном пункте, посмотрят сквозь пальцы на
отсутствие штампа, не приходилось.
 Сообразив, что мой новозеландский паспорт с аргентинскими печатями
лежит под замком в тумбочке возле моей кровати в Буэнос-Айресе, я решил
попытаться проникнуть через границу обманным путем. Выбора у меня все равно
не было. Я заявил, что у меня украли мой новозеландский паспорт и я еду в
Сантьяго, где находилось единственное на всем южном континенте посольство
Новой Зеландии, чтобы его восстановить. Пограничник постарше поверил моему
объяснению, но молодой проявил подозрительность и приказал мне выйти из
автобуса, чтобы произвести досмотр моих вещей. Вскоре в моем рюкзаке он
обнаружил английский паспорт без соответствующих штампов и арестовал меня по
подозрению в нелегальном въезде в страну.
 Сотрудники пограничной полиции эскортировали меня в полицейский участок
Мендосы, где меня обыскали с ног до головы и бросили в грязную камеру, в
которой из обстановки имелись только сырой матрас и ведро. В этой камере я
проскучал два часа, после чего меня препроводили в один из кабинетов, где за
железным столом сидели два мрачных офицера. К моему неописуемому изумлению,
выяснилось, что меня подозревают в шпионаже. Начался допрос. Полицейские
интересовались, чем я занимаюсь, где проживаю, кто мои друзья, и аккуратно
записывали мои ответы в маленькие черные блокноты. Через час мне уже
казалось, что нелепее вопросов я не слыхал в жизни.
 - Как зовут вашу собаку? - спросил один из офицеров.
 - Джесси, - ответил я, едва скрывая раздражение.
 Ночевать меня отправили в ту же грязную камеру, а утром я предстал
перед полковником ВВС Аргентины, специально прилетевшим из Буэнос-Айреса,
чтобы допросить меня.
 - Как зовут вашу собаку? - грозно осведомился он.
 - Вчера меня уже спрашивал об этом один из здешних, - с невинным видом
отвечал я, недоумевая, с чего вдруг мой щенок из породы лейкленд-терьеров
стал представлять опасность для "аргентинских ястребов". Позже я понял, что
они испытывали мою "легенду". Если я и впрямь безобидный студент, прибывший
на учебу в Аргентину по обмену, значит, я без труда должен вспомнить такие
несущественные детали, как кличка моего пса. Шпиону же гораздо сложнее изо
дня в день отвечать правильно на нелогичные тривиальные вопросы. Полученный
урок сослужил мне добрую службу, когда я стал разведчиком.