Англичане же на сотрудничество настроены не были. 19 апреля 1939 г. на заседании английского правительственного комитета по вопросам внешней политики обсуждалась записка статс-секретаря министерства иностранных дел А. Кадогана, где он писал[13]:
Это русское предложение ставит нас в крайне затруднительное положение. Что мы должны сделать — так это взвесить преимущество письменного обязательства России вступить в войну на нашей стороне и минусы открытого союза с Россией. Преимущество является, по меньшей мере, проблематичным. Из сообщений нашего посольства в Москве видно, что, в то время как Россия может успешно защищать свою территорию, она не может, если бы она даже пожелала того, оказать полезную активную помощь за пределами ее границ. ... Однако весьма трудно отказаться от советского предложения. Мы утверждали, что Советы проповедуют «коллективную безопасность», но не вносят никаких практических предложений. Теперь они сделали такие предложения и будут нас критиковать, если мы их отвергнем. Существует риск — хотя и весьма отдаленный,— который заключается в том, что, если мы отвергнем это предложение, Советы могут заключить какое-либо «соглашение о невмешательстве» с немецким правительством [ . . . ] »
26 апреля на заседании английского правительства министр иностранных дел лорд Э. Галифакс заявил, что «время ещё не созрело для столь всеобъемлющего предложения». Англия, согласно ее предложению от 8 мая и высказываниям Галифакса, была готова в той или иной степени сотрудничать с СССР в борьбе против агрессии только в том случае, если бы Германия совершила агрессию против Польши или Румынии и последние оказали сопротивление агрессору. Однако английское правительство не хотело заключать англо-франко-советский договор о взаимопомощи против агрессии, согласно которому оно было бы обязано оказывать Советскому Союзу помощь в случае нападения на него самого. Естественно, от такого варианта договора СССР отказался. В записке, врученной народным комиссаром иностранных дел СССР послу Великобритании в СССР 14 мая, говорилось[20]:
Английские предложения не содержат в себе принципа взаимности в отношении СССР и ставят его в неравное положение, так как они не предусматривают обязательства Англии и Франции но гарантированию СССР в случае прямого нападения на него со стороны агрессоров, в то время как Англия, Франция, равно как и Польша, имеют такую гарантию на основании существующей между ними взаимности.
В.М. Молотов
С 3 мая наркомом иностранных дел СССР был уже Вячеслав Молотов. Литвинов был активным сторонником сближения с Западом и противником Германии. Историк У. Ширер полагает, что судьба Литвинова была решена 19 марта – после того, как англичане отклонили предложение СССР о проведении конференции в связи с немецким ультиматумом Румынии[14]:
Очевидно, что желания вести дальнейшие переговоры с Англией после такого отказа у русских поубавилось. Позднее Майский говорил Роберту Бутби, члену парламента от партии консерваторов, что непринятие русских предложений было расценено как очередной сокрушительный удар по политике коллективной безопасности и что это решило судьбу Литвинова.
Очевидно, после этого Сталин стал задумываться о заключении соглашения с Германией, для чего был нужен жёсткий и прагматичный политик, не так непримиримо относившийся к Германии, как Литвинов. Таким политиком был Молотов.
Одним из немногих голосов разума в тогдашней английской политике был убеждённый антикоммунист У. Черчилль. Вот что он говорил в палате общин 19 мая[15]:
Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией, которого сам премьер-министр как будто желает, против его заключения в широкой и простой форме, предложенной русским Советским правительством? ..Что плохого в этом простом предложении? Говорят: «Можно ли доверять русскому Советскому правительству?» Думаю, что в Москве говорят: «Можем ли мы доверять Чемберлену?» Мы можем сказать, я надеюсь, что на оба эти вопроса следует ответить утвердительно. Я искренне надеюсь на это... Если вы готовы стать союзниками России во время войны, во время величайшего испытания, великого случая проявить себя для всех, если вы готовы объединиться с Россией в защите Польши, которую вы гарантировали, а также в защите Румынии, то почему вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну? Мне непонятны все эти тонкости дипломатии и проволочки. Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ними в самом горниле событий и вам придется выпутываться вместе с ними по мере возможности. Если же трудности не возникнут, вам будет обеспечена безопасность на предварительном этапе...
После отставки Литвинова Гитлер впервые за шесть лет своего правления изъявил желание выслушать своих экспертов по России. Из их доклада Гитлер узнал много для себя нового, в частности — что СССР придерживается сейчас не политики мировой революции, а более прагматичного державного курса. Интерес Гитлера к России усиливался. Посмотрев документальный фильм о советских военных парадах, фюрер воскликнул: «Я совершенно не знал, что Сталин — такая симпатичная и сильная личность». Немецким дипломатам была дана команда и дальше зондировать возможности сближения с СССР. [16] Информация о том, что Германия собирается активизировать отношения с СССР, дошла до Англии. Услышав об этом, Галифакс заявил, что «не стоит испытывать особого доверия к таким сообщениям, которые, вполне возможно, распространяются людьми, желающими подтолкнуть нас к пакту с Россией»[17] На этом фоне англичане решили начать переговоры с Германией. 9 июня посол Великобритании в Германии Гендерсон посетил Геринга и заявил ему, что если бы Германия пожелала вступить с Англией в переговоры, то получила бы «не недружественный ответ». 13 июня Гендерсон встретился со статс-секретарем министерства иностранных дел Германии Вайцзекером, который в записях об этой беседе, отметил, что английский посол «явно имея поручение, говорил о готовности Лондона к переговорам с Берлином… критически высказывался об английской политике в Москве» и «не придает никакого значения пакту с Россией»[17].
Летние переговоры СССР с Англией и Францией
Складывавшаяся обстановка вынудила 6—7 июня Великобританию и Францию принять за основу советский проект договора. Однако, сам договор англичане заключать не собирались. Истинной их целью было затянуть переговоры, и тем самым держать Гитлера под угрозой создания могучей коалиции против него. 19 мая Чемберлен заявил в парламенте, что «скорее подаст в отставку, чем заключит союз с Советами». При этом, как уже было показано выше, союз с Гитлером также не исключался. В свою очередь, «В Париже тогда полагали, что советские власти будут ждать исхода политических переговоров с Парижем и Лондоном, прежде чем начнут официальные, даже чисто экономические контакты с Берлином», — суммирует З.С. Белоусова содержание французских дипломатических документов[16]. Английское правительство для переговоров, решавших судьбу Европы, послало в Москву рядового чиновника – начальника центрально-европейского бюро Стрэнга, в то время как со стороны СССР переговоры возглавлял нарком иностранных дел Молотов. Черчилль отмечал, что «посылка столь второстепенной фигуры означало фактическое оскорбление». Как считают В. Г. Трухановский и Д. Флеминг, направление в СССР чиновника низкого ранга было «тройным оскорблением», так как Стрэнг к тому же защищал британских инженеров, в 1933 г. обвиненных в СССР в шпионаже, а также входил в группу сопровождавших премьер-министра в его поездке в Мюнхен[18]. Францию на переговорах представлял тоже не самое высокое должностное лицо - французский посол в Москве Наджиар.
Как и планировало английское правительство, переговоры затягивались, на что обратила внимание и британская пресса. Так, например, газета «Ньюс Кроникл» в номере за 8 июля дала в данной связи следующую карикатуру: в затканной паутиной комнате в окружении десятков томов британских «предложений» за 1939–1950 гг. изображен сидящий в кресле одряхлевший Чемберлен, который с помощью усиливающей звук трубки разговаривает с Галифаксом. Глава Форин Офис сообщает ему о том, что только что отправил последнее предложение. В роли курьеров выступают две черепахи, одна из которых только что вернулась из Москвы, а другая направляется туда с новыми предложениями. «Что мы будем делать дальше?» — спрашивает Галифакс. «О да, погода прекрасная», — отвечает ему Чемберлен[18].
Тем не менее, к середине июля в ходе переговоров был согласован перечень обязательств сторон, список стран, которым давались совместные гарантии и текст договора. Несогласованными остались вопросы военного соглашения и «косвенной агрессии». Под косвенной агрессией имелось в виду то, что случилось с Чехословакией – когда самих военных действий не было, но под их угрозой страна была вынуждена выполнить требования Гитлера. СССР расширил понятие «косвенная агрессия» «...Выражение «косвенная агрессия», — подчеркивалось в предложениях Советского правительства от 9 июля 1939 г., — относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон, — следовательно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета»[19]. Советское правительство настаивало на распространении понятия «косвенная агрессия» на страны Прибалтики и Финляндию, хотя те этого и не просили, что было мотивировано в уже упоминавшейся записке от 14 мая:
Отсутствие гарантий СССР со стороны Англии и Франции в случае прямого нападения агрессоров, с одной стороны, и неприкрытость северо-западных границ СССР, с другой стороны, могут послужить провоцирующим моментом для направления агрессии в сторону Советского Союза.
Протест партнёров по переговорам вызвали слова «или без такой угрозы» в определении косвенной агрессии и её распространение на страны Прибалтики. Министерство иностранных дел Великобритании боялось, что такая трактовка «косвенной агрессии» может оправдать интервенцию СССР в Финляндию и Прибалтику даже без серьёзной угрозы со стороны Германии. В начале июля французский посол Наджиар предложил разрешить противоречия по поводу стран Прибалтики в секретном протоколе, чтобы не толкать их в объятия Гитлера самим фактом договора, который фактически ограничивает их суверенитет[16]. Англичане согласились с идеей секретного протокола 17 июля. Как видим, представители западных демократий оказались не чужды идее подписания секретных протоколов, касающихся судеб третьих стран.
2 августа был достигнут ещё один рубеж - принято общее определение «косвенной агрессии», однако была внесена правка, что если угроза независимости возникнет «без угрозы силы», то вопрос будет решаться путём консультаций[21]. Однако данный вариант не устраивал СССР – пример Чехословакии показывал, что консультации могут слишком затянуться. В задержке переговоров английское и французское правительства перед общественностью своих стран обвиняли Советский Союз, который по их словам выдвигает все новые и новые требования. Что было, по мнению М. Карлея, откровенной ложью — неправда то, «что Молотов постоянно выдвигал перед Сидсом и Наджиаром все новые и новые требования. Основы советской политики были четко определены еще в 1935 г… Не были новыми проблемами или «неожиданными» требованиями вопросы о «косвенной» агрессии, о гарантиях странам Прибалтики, о правах прохода и о военном соглашении. Даладье лгал, когда говорил, что советские требования… явились для него сюрпризом»[17].
22 июля было объявлено о возобновлении советско-германских экономических переговоров. Это простимулировало англичан и французов 23 июля согласиться на советское предложение одновременно с переговорами по политическому соглашению обсуждать военные вопросы. Первоначально Англия и Франция хотели сначала подписать политическое соглашение, а потом военное. В случае, если было бы подписано только политическое, и произошла бы агрессия Германии против СССР, то Англия и Франция сами бы определяли, в каких объёмах оказывать военную помощь СССР. Поэтому СССР требовал одновременного подписания политического и военного соглашения, чтобы размеры военной помощи были чётко прописаны. Как уже говорилось выше, англичане и французы стремились прежде всего затянуть переговоры, поэтому их делегация для ведения переговоров по военным вопросам, которую со стороны англичан возглавлял адмирал Дракс, а со стороны французов – генерал Думенк, отправилась в СССР на тихоходном товаро-пассажирский пароходе "Сити оф Эксетер", который приплыл в Ленинград только 10 августа. В Москву делегация прибыла 11 августа. Для сравнения напомним, что во время Мюнхенского сговора английский премьер-министр Чемберлен счёл для себя возможным первый раз в жизни сесть на самолёт, чтобы побыстрее прилететь к Гитлеру.
Состав английской делегации говорил о том, что серьёзных намерений по подписанию соглашений Англия не имеет. Вот что писал 1 августа посол Германии в Великобритании Г. Дирксен в донесении статс-секретарю министерства иностранных дел Германии Э. Вейцзекеру[22]:
К продолжению переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии,— или, вернее, благодаря этому — здесь относятся скептически. Об этом свидетельствует состав английской военной миссии: адмирал, до настоящего времени комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в штабе адмиралтейства; генерал — точно так же простой строевой офицер; генерал авиации — выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения.
Глава французской миссии генерал Думенк говорил, что «никакой ясности и определенности» в данных ему инструкциях не было. Более того, делегации не обладали полномочиями вести переговоры: «Это просто не укладывалось ни в какие рамки, — писал позже Дракс, — что правительство и Форин Оффис отправили нас в это плавание, не снабдив ни верительными грамотами, ни какими-либо другими документами, подтверждающими наши полномочия». Думенк высказывался почти идентично[17]. Тем не менее, переговоры начались.
По англо-французскому плану СССР должен был присоединиться к обязательствам этих стран в отношении Польши и Румынии. СССР вполне логично требовал, чтобы эти страны хотя бы разрешили пропуск советских войск по своей территории. Иначе невозможно было бы войти в соприкосновение с немецкими войсками, если бы те атаковали, например, Польшу с западной границы. Поляки, однако, в силу давней враждебности к России, были против. 19 августа польский министр иностранных дел Бек по указанию маршала Рыдз-Смиглы дал французскому послу Ноэлю отрицательный ответ на вопрос о возможности прохода советских войск через польскую территорию, заявив, что поляки «не могут ни в какой форме обсуждать вопрос об использовании части национальной территории иностранными войсками»[23]. Более того, Даладье дал Думенку указания не идти ни на какое военное соглашение, которое оговаривало бы право Красной Армии на проход через Польшу.
Французский посол Наджиар писал: «Польша не хотела входить в такое соглашение... а англо-французы не слишком настаивали…Мы хотим хорошо выглядеть, — а русские хотят вполне конкретного соглашения, в которое вошли бы Польша и Румыния»[17].
21 августа маршал К. Ворошилов сделал следующее заявление[24]:
Советская миссия считает, что СССР, не имеющий общей границы с Германией, может оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии лишь при условии пропуска его войск через польскую и румынскую территории, ибо не существует других путей, для того чтобы войти в соприкосновение с войсками агрессора. .. Советская военная миссия не представляет себе, как могли правительства и генеральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии для переговоров о заключении военной конвенции, не дать точных и положительных указаний по такому элементарному вопросу, как пропуск и действия советских вооруженных сил против войск агрессора на территории Польши и Румынии, с которыми Англия и Франция имеют соответствующие политические и военные отношения. Если, однако, этот аксиоматический вопрос превращают французы и англичане в большую проблему, требующую длительного изучения, то это значит, что есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудничеству с СССР.
Что касалось определения размеров военной помощи, которую стороны должны были оказать друг другу, то англичане и французы тут тоже избегали конкретики, которую как раз требовал СССР. Когда адмирал Дракс сообщил английскому правительству запросы советской делегации, то Галифакс на заседании кабинета министров заявил, что он «не считает правильным посылать какой-либо ответ на них»[17]. Переговоры о военном соглашении оказались фактически сорваны.
Что же крылось за нежеланием англичан и французов подписывать соглашение с СССР? Вот что писал по этому поводу Л. Коллье, глава северного департамента английского МИД в 1935—1942. годах[17]:
Трудно избавиться от ощущения, что настоящий мотив поведения кабинета — желание заручиться поддержкой русских и в то же время оставить руки свободными, чтобы при случае указать Германии путь экспансии на восток, за счет России... Советскую поддержку стоило иметь на своей стороне, и... дать русским, в обмен на обещание их помощи, уверенность, что мы не бросим их в одиночестве перед лицом германской экспансии.
