В состав команды его поступили: старший офицер лейтенант Владимир
Перелешин 4-й, лейтенанты Михаил Перелешин, Жеребко-Ротмистренко,
Кротков, Зиновий Рожественский, князь Голицын-Головкин, мичманы Петров,
Рогуля, штурман штабс-капитан Корольков, инженер-механик поручик
Плигинский, морской артиллерии прапорщик Яковлев, лекарь Франковский, 2
гардемарина и нижних чинов 55 человек охотников черноморских экипажей
вдобавок к прибывшим с Балтики 53 человекам; для управления аппаратом
Давыдова особо назначен член артиллерийского отделения Морского
технического комитета подполковник Чернов, а механики и машинная
прислуга составлены из вольнонаемных Русского общества пароходства и
торговли. Сверх того, с Балтики доставлены для парохода "Веста" два
паровых катера с 1 механиком, 2 машинистами и 2 кочегарами.
Главный командир Черноморского флота и портов (адмирал Аркас),
получив сведения о складе угля в бухте Пендеракли, предположил послать
туда несколько активных пароходов для нападения на стоявшие там суда и
транспорты и нанесения неприятелю возможного ущерба. Для этого он ожидал
только окончательного изготовления яхты "Ливадия" и парохода "Веста",
которым желал дать это поручение. Нескольким пароходам вместе находил он
нужным поручить исполнение задуманного предприятия, потому что
рассчитывал на возможность встречи там нескольких судов. По
окончательном изготовлении "Весты" пароход этот вместе с яхтою "Ливадия"
перешли в Севастополь, где находился и пароход "В.К. Константин"; 2
июля сюда же прибыл пароход "Владимир". Все эти пароходы получили
приказание, пользуясь темными ночами, отправиться в крейсерство к
Анатолийским и Румелийским берегам, но наперед сделать попытку к
Пендеракли. В инструкции и словесном приказании, данных командиру яхты
флигель-адъютанту Кроуну, на которого, как старшего из командиров,
генерал-адъютант Аркас возложил исполнение поручения, было указано,
чтобы он, совместно с другими командирами, составил предварительно план
атаки и чтобы затем каждый из командиров действовал по своему
усмотрению, исполняя общий план и данные каждому инструкции.
Согласно составленному плану пароход "Владимир" снялся из
Севастопольской бухты в 1-м часу дня 3 июля и должен был следовать к
Пендеракли для его рекогносцировки, а в 6 часов того же числа снялся
пароход "В.К. Константин", вслед затем яхта "Ливадия", а в 8 часов
пароход "Веста".
В 10-м часу вечера, держась у Херсонского маяка, командиры двух
последних пароходов съехались на яхту для окончательного совещания, а
затем около 10 часов яхта и пароходы, построившись в строй клина, имея
яхту впереди, направились на Пендеракли. Не встретив на пути ни одного
судна, на другой день в 5 с половиною часов пополудни заметили пароход
"Владимир", который по условленному сигналу и присоединился к нам в 6
часов вечера в 25 милях от Пендеракли.
Командир парохода "Владимир" сообщил, что, проходя вдоль берега у
Пендеракли в 11 часов утра в 4 милях, усмотрел 5 стоявших на якоре
каботажек и на берегу сараи, но угольных складов не заметил; идя далее, у
мыса Халепли, во 2-м часу дня, усмотрел двухтрубный большой пароход,
стоявший на якоре, но под турецким ли флагом-не уверен, вблизи его
3-мачтовое парусное судно и три каботажки, в то же время малый буксирный
пароход вел к нему три кочермы, по-видимому с углем, вслед за тем
большой пароход сильно задымил. Посоветовавшись между собой, командиры
решили атаковать транспортный пароход минными шлюпками. Около 8 часов
вечера, имея на шлюпках готовый пар, все суда последовали к Халепли, но
около 10 с половиною часов вечера, находясь по счислению в 7 милях от
маяка и не видя его огня, по которому следовало бы определить место
стоявшего парохода, и заметив на берегу большие костры, флигель-адъютант
Кроун не решился рисковать шлюпками, на коих было до 40 человек, у
неприятельского незнакомого берега, тем более что шлюпкам пришлось бы
весьма долго отыскивать виденный "Владимиром" пароход, стоявший в 15
милях от города, и следовательно, на возвращение их можно было
рассчитывать никак не ранее 6 часов утра. Не было сомнения, что
"Владимир" был узнан неприятелем, а потому могло случиться, что суда
наши были бы отрезаны могшими по расчету времени подойти броненосцами.
Вследствие всего этого флигель-адъютант Кроун решил отменить атаку и не
имел повода раскаяться в этом, так как, выйдя в море, встретили сильный
туман, который продолжался с 3 с половиною до 10 с половиною утра.
Вместо этой неудавшейся попытки флигель-адъютант Кроун предположил
произвести атаку на Сулин; но и это предположение, на усилившимся к
вечеру волнением, не могло состояться. Таким образом, яхта 6 толя
возвратилась в Очаков, а пароходы в Одессу.
Из донесения генерал-адъютанта Аркаса об этой экспедиции не видно,
по какой причине командир парохода "Владимир" капитан 1 ранга Юрьев,
заметив у мыса Халепли всего один транспортный двухтрубный пароход и
другой малый буксирный, не решился атаковать их; была ли то
нераспорядительность командира, как полагал генерал-адъютант Аркас, или
другие уважительные причины, не позволившие капитану 1 ранга Юрьеву
атаковать оба парохода; но неизбежным последствием этого было то, что
капитан 1 ранга Юрьев, был обязан в 4 часа идти к эскадре, вновь мог
подойти к Халепли не ранее 9 часов вечера; следственно, неприятельские
пароходы имели время отойти от Пендеракли и, по всей вероятности, успели
уже дать знать и в Константинополь. Таким образом, атака не могла уже
быть неожиданная и потеряла главный шанс успеха, при котором могли бы
быть уничтожены или взяты в плен два парохода и несколько парусных
судов.
После неудачной попытки на Пендеракли пароход "Веста", запасшись углем, 10 июля отправился в крейсерство к Румелийскому берегу.
При отправлении парохода "Веста" в море капитан-лейтенант Баранов
снабжен был от главного командира инструкцией, в которой между прочим
объяснено, что ему вменяется в обязанность погоня за турецкими военными и
коммерческими судами, уничтожение их, осмотр подозрительных судов,
взятие и потопление транспортов с военным грузом и вообще нанесение
возможно большего вреда неприятелю; причем он должен испытать на деле
аппараты Давыдова; но не должен, однако, решаться на открытую встречу с
неприятельскими броненосцами и вообще с судами, хорошо вооруженными
артиллерией, и помнить, что доверенная ему часть флота и необходимость
сохранять по возможности судно и жизнь вверенных ему людей обязывают его
быть как можно осторожное и атаковывать неприятельские суда только в
том случае, когда они под силу его судну или когда представляется
вероятие на успех атаки.
Что затем произошло с пароходом "Веста" во время крейсерства, лучше
всего изобразить подлинными слонами капитан-лейтенанта Баранова, который
в своем рапорте главному командиру Черноморского флота говорить
"11-го сего июля, находясь в 35 милях от Ктостенджи, имея курс
вест-зюйд-вест, в 7 с половиною часов утра... был усмотрен черный дым.
В матине приказано было пар поднять до возможно большего давления, и
курс был взят... дабы можно было рассмотреть шедшее судно и, буде это
был бы турецкий коммерческий или слабо вооруженный военный пароход,
отрезать его от берега. Около 8 часов можно было рассмотреть, несмотря
на некоторую бывшую пасмурность, что встреченное судно-большой сильный
турецкий броненосец, который, подняв флаг, выстрелял по пароходу "Веста"
из орудия большого калибра; тогда на "Весте" был поднят русский военный
флаг и дан залп из баковых орудии. Затем, дав машине полный ход, я
поворотил и лег на курс... дабы держать его в невозможности бить "Весту"
поперек борта и дабы иметь одновременно возможность бить турецкий
броненосец из трех 6-дюймовых мортир и одного 9-фунтового нарезного
орудия, могущих действовать почти на корму.
Принимая это положение, я сильно рассчитывал на возможность
командовать ходом над противником, предполагая, что он не может иметь
скорость более 10 или 11 узлов, и потому я рассчитывал, пользуясь
аппаратами автоматической стрельбы Давыдова, или уничтожить его навесным
огнем, или заставить сдаться.
Я вскоре заметил, что, к удивлению моему, не мы обладаем скоростью
хода, несмотря на то, что последняя была развита до 12 узлов, а турецкий
броненосец; с каждым моментом он выигрывал в расстоянии и через
несколько времени сблизился до того, что 9-фунтовое орудие, поставленное
на элевацию 12-кабельтового расстояния, стало брать далее, чем
следовало.
Подполковник морской артиллерии Чернов, с неподражаемым мужеством
делавший наблюдение за стрельбой и распоряжавшийся огнем кормовых
орудий, пришел ко мне на мостик, где я стоял у штурвала, и шепотом
доложил мне, что его роль, как управляющего индикаторами аппарата
Давыдова, кончается, что неприятель так близко приближается к нам, что
аппараты эти хотя и действуют прекрасно, но более помочь нам не могут,
так как, даже в промежуток полета нашего снаряда, расстояние делается
менее и менее. Видя, что неприятель приближается, снаряды его осыпают
шрапнелевой картечью [Кроме шрапнелевой и обыкновенной картечи турки
стреляли еще какими-то снарядами, начиненными английским № 11 дроби. До
30 дробин бекасинника вынуто из раны лейтенанта Кроткова.] снасти,
рангоут, машинный люк и мостик, я согласился на просьбу подполковника
Чернова и поручил ему вместе с лейтенантом Рожественским попробовать
сделать еще сосредоточенный залп. Два залпа сошлись. Снаряды турецкого
броненосца, как кажется по осколкам 11- и 7-дюймового калибра, ударили
нас в корму; был разрушен капитанский вельбот, затем пробита верхняя
палуба и одна бомба лопнула частью в жилой, а частью на верхней палубе.
Внизу бомба произвела пожар над самой крюйт-камерой, а на верхней палубе
разрыв ее был ужасен; он залил палубу кровью, уничтожил одну из мортир
и, перебивши все проводники Давыдова аппарата, положил на месте двух
артиллерийских офицеров, управлявших действием орудий; прапорщику
Яковлеву вырвало часть горла и правое плечо. Подполковник же Чернов,
смертельно раненный, прежде чем упасть, сказал: "Прощайте... бейте из
правой кормовой... она наведена"-и упал мертвый. Пред самым этим залпом,
видя безнадежность продолжать долго маневрирование, заключавшееся в
том, чтобы, скрывая борт, подставлять неприятелю корму и отвечать ему
выстрел за выстрел, и заметив желание противника меня таранить, я решил
приготовить кормовой шест с минами, положить лево на борт в момент его
залпа а пойти прямо на него, дабы абордировать его или, если бы он от
того увернулся, взорвать кормовыми минами. Для выполнения этого я
попросил к себе на мостик минного офицера лейтенанта Михаила Перелешина и
поручил ему осмотреть, не перебиты ли проводники шестовых мин, и
изготовить шест. На это Перелешин заявил мне, что он и лейтенант
Жеребко-Ротмистренко просят разрешить им броситься на 2 минных катерах в
море и атаковать среди белого дня. Несмотря на весь риск, связанный с
использованием этой просьбы, я бы ее исполнил, но зыбь была так велика,
что паровые катера, вероятно, не выгребли бы, а потому я отказал. Едва
Перелешин спустился с мостика, как лопнувшая вдоль палубы бомба одним из
осколков своих почти оторвала ему ногу у самого паха, и в этом виде
несомый раненый желал мне сообщить еще несколько данных об употреблении
минных катеров.
Страшная рана Перелешина, разбитая мортира, два убитых офицера, 4
раненых, пожар на жилой палубе не могли устрашить лихой экипаж
вверенного мне судна; офицеры, начиная со старшего и кончая молодым
мальчиком, юнкером Яковлевым, братом убитого, явили себя героями; на
место убитых артиллерийских офицеров встал лейтенант Кротков, и хотя в
тот момент, как наводил орудие, граната, лопнувшая сзади, пробила его
платье по крайней мере в сорока местах и опалила все волосы на голове,
он, опаленный и с 17 осколками в теле, продолжал наводить мортиру,
которая не могла действовать аппаратами Давыдова, ибо проводники у нее
не существовали. Лейтенант же Рожественский, занявши место подполковника
Чернова, распоряжался действием другой мортиры, стоя на возвышении
банкета индикатора Давыдова, и благодаря ему, брошенная бомба ударила
неприятеля в крышку башни и лопнула внутри амбразуры большого орудия. На
палубе турок произошло сильное замешательство, которым, к несчастью, мы
вполне не могли воспользоваться, ибо осколком бомбы согнуло штуртрос и
руль, к ужасу моему, перестал действовать; пароход бросило лагом и дало
возможность туркам осыпать нас гранатами, начиненными всякою гадостью.
Одна из гранат перерезала паровыпускную трубу и обдала осколками весь
мостик, убив наповал двух стрелков, взятых мною к себе и действовавших
из малокалиберных скорострельных ружей по амбразурам неприятельских
погонных орудий. В это же время артиллерийский офицер Кротков был ранен
осколками в лицо, я легко контужен в голову и левую руку, ординарец мой
юнкер Яковлев тоже контужен в голову, вся машина осыпана осколками,
но... блиндировка койками с боков, цилиндров, а матрацами сверху
машинного люка спасли машину от порчи. Это был последний серьезный залп
неприятеля. Из своей большой погонной пушки он действовать более не мог,
он все старался лечь к нам лагом, чего, конечно, я ему не давал
исполнить, и он заметно стал отставать, так что вскоре, вместо ружейных
пуль, перестали долетать до неприятеля и наши 9-фунт. снаряды. Затем у
него из палубы повалил густой пар или дым, а после еще двух-трех наших
выстрелов неприятель... стал быстро уходить.
Видя два орудия у себя подбитыми, имея в корпусе две пробоины, 2
офицеров убитыми и 4 ранеными и палубу, заваленную осколками и
разорванным человеческим мясом, а что главное-видя, что машинисты и
кочегары едва держатся па ногах после 5-часового боя, я не решился
энергично преследовать убегавшего быстроходного врага, тем более что он
поднял какой-то сигнал и на горизонте стали показываться еще рангоуты
судов.
Доносить о подвигах особенно отличившихся гг. офицеров я, по
совести, не могу. Как честный человек, могу сказать одно, что кроме
меня, исполнявшего свой долг, остальные заслуживают удивления геройству
их и тому достоинству, с которым они показывали пример мужества и
необычной храбрости.
Старший офицер, лейтенант Владимир Перелешин, был мною послал тушить
пожар в жилой палубе; пробегая туда, он наткнулся на носилки со
страдальцем, его братом; Владимир Перелешин, несмотря на то что делалось
у него на душе, не останавливаясь пробежал к месту пожара и, с помощью
мичмана Петрова и гардемарина Казнакова, погасил пожар над пороховыми и
бомбовыми погребами. Только сегодня, при осмотре докторами в Севастополе
раненых, оказалось, что лейтенант Перелешин контужен в голову. Убиты:
подполковник Чернов, прапорщик Яковлев, 9 человек нижних чинов. Умер на
другой день после ампутации лейтенант Перелешин.
Долг заставляет меня упомянуть о самоотвержении князя
Голицына-Головкина. Заметя, что мостик в особенности осыпается снарядами
и что некоторые из них сделали то, что весь мостик, деблиндированный
мною от коек ввиду прикрышки ими машины, был залит кровью, Голицын под
всякими предлогами старался заслонить меня, желая мне служить щитом.
Штурманский офицер, штабс-капитан Корольков, стоял все время у
штурвала все задом к неприятелю; не отрывая глаз от картушки компаса и
от души сердясь на лопанье гранат, заставлявшие картушку прыгать, и во
время одного из неприятельских залпов он, не обращая внимания на то, что
сзади его делалось, приказал сигнальщику убрать исковерканный ружейный
ствол, брошенный к самому компасу, ввиду того что железо ствола может
вредить девиации компаса, и не замечая, что ружье это принадлежало
одному из несчастных стрелков, разорванных бомбой на мостике.
Увидя бегство броненосца, я велел подобрать трупы, и, предполагая,
что прибыль воды от пробоин не позволит рассчитывать на сохранение
порядочного хода, а следовательно, мог ожидать повторения атаки от новых
турецких броненосцев, я приготовил, насколько мог, судно к новому
бою... после чего дружно прокричали троекратно "ура" вдогонку уходившему
врагу, не отвечавшему более на наши выстрелы.
Из нижних чинов мне также очень трудно указать на наиболее
отличившихся, отличны были все. По сколько я мог заметить, более других
выдавались: боцман Власов и 2 комендора, оставшиеся живыми при кормовых
орудиях; рулевые, не обращая внимания на происходившее вокруг них,
правили рулем как бы в обыкновенном плавании.
С каким броненосцем имел я дело-не знаю [Это был турецкий броненосец "Фехти-Буленд", значительно превосходивший "Весту" в водоизмещении и вооружении.];
он всего более похож по конструкции на тип турецких корветов-таранов,
но у него орудия были двояко установлены: самое большое-от 10 до 11
дюйм. калибра-впереди, в серой башне, вероятно, такое же орудие было и
на корме, посредине же судна был блокгауз, из которого действовало 4
орудия, 4- и 9-фунтовых. Бой турецких ружей не уступал нашим. На
расстоянии 600 и 800 сажень турки посылали нам залп за залпом,
оставившие следы на пароходе.
Видя безвредность огня из ружей, я употреблял свои, только когда
турок нагнал нас, так что между нами оставалось не более 350 или 400
сажень; в это время я ясно видел красные фески в амбразурах орудий, одну
феску на мостике, подле какого-то зеркального инструмента,
наводившегося на нас и управлявшегося несколькими гг. в европейском
костюме синего цвета. Мне сильно хотелось сбить упоминаемый инструмент и
европейские фуражки, и я объявил 3 лучшим стрелкам и комендору
Энгстрема орудия премию за исполнение моего желания. Залп ружей и орудия
раздался, 2 синие куртки упали, феска исчезла, но инструмент остался.
Лишь остается добавить, что старший механик подпоручик Плигинский, его
помощник и судовой доктор титулярный советник Фраяковский во все время
боя, а последний долгое время и потом, каждый действовали неподражаемо
хорошо. Вели себя также примерно дворяне, Джевецкий и Мельников, два
юнги, переводчик греческоподданный Спирапулло и вольный штурман
Викторов, все шесть поступившие на "Весту" волонтерами".
Так изображается капитан-лейтенантом Барановым битва "Весты" с
турецким броненосцем, наделавшая в свое время много шума. Все чины
"Весты", начиная с командира и до последнего кочегара, вели себя героями
и по достоинству награждены... Капитан-лейтенант Баранов произведен в
капитаны 2 ранга, с назначением флигель-адьютантом; все прочие офицеры
произведены в следующие чины, и, кроме того, капитан-лейтенант Баранов
награжден орденом Св. Георгия 4-й ст., а все прочие офицеры орденом Св.
Владимира 4-й ст. с бантом; сверх того, два из них, лейтенанты Владимир
Перелешин и Зиновий Рожественский, орденом Св. Георгия 4-й ст. [Через
год З.П. Рожественский неожиданно выступили в газете "Биржевые
ведомости" от 17 июля 1878 года со статьей "Броненосцы и крейсеры-купцы"
и разоблачил подвиги "Весты". По его описанию выходило, что не турецкий
броненосец удирал от нее, а она убегала от него, убегала в течение пяти
с половиной часов. И только благодаря тому, что "Фехти-Буленд",
перегруженный военными запасами, не мог догнать ее, она спаслась от
бедствия. Рассказ автора был чрезвычайно убедительным.] Наконец,
всем чинам, как офицерам, так и нижним, назначены пенсии в удвоенном
размере, равно и родителям убитых пенсия в том размере, какой причитался
бы самим убитым...
Генерал-адъютант Аркас, получив 3 августа телеграмму от начальника
черноморской береговой линии полковника (потом генерал-майора)
Шелковникова, что он идет с отрядом в Абхазию, но что турецкий
броненосец в Гаграх постоянно охраняет проход, предписал пароходу
"Великий князь Константин" немедленно отправиться к Кавказскому берегу и
оказать свое содействие войскам полковника Шелковникова. Пароход тотчас
же развел пары и в 7 часов вышел в море и, несмотря на свежий противный
ветер с большим волнением, к рассвету 6 августа подошел к Туапсе, затем
к Сочи, а к заходу солнца к Адлеру; но во всех этих пунктах не мог
получить никаких определенных сведений об отряде Шелковникова. Боясь
пропустить напрасно время и желая воспользоваться наступившею темнотою,
лейтенант Макаров решил осмотреть берег до Гагры минными катерами, и
если отыщется какой-нибудь броненосец, то утопить его. В 2 часа ночи
катера были сброшены на воду и до 4 часов успели пробежать миль 5-6
вдоль берега. Далее к Пицунде мелькали огни. Обдумав свое положение,
лейтенант Макаров решил, что это, вероятно, Шелковников двигается со
своим отрядом и что мелькающие огни есть перестрелка с горцами. Поэтому,
подняв катера, Макаров решился остаться на своем месте, рассчитывая,
что если турецкие броненосцы находятся где-нибудь неподалеку, то он
отвлечет их от отряда Шелковникова, заставив гнаться за собой в море;
если же турецких судов нет, то подойдет к берегу, откроет по горцам
огонь и войдет в переговоры с Шелковниковым. Когда наполовину рассвело,
то по направлению к Гаграм открылся турецкий броненосец, который шел
прямо на пароход. Лейтенант Макаров дал ход вперед, и хотя ему было бы
легче убежать вдоль своего берега, но, желая замаскировать свои
намерения, он лег в море... и сразу взял 11 узлов, затем 12...
Броненосец заметно отставал: он не шел более 11 с половиною узлов.
Лейтенант Макаров приказал уменьшить ход, чтобы предоставить ему интерес
погони. Через два часа налетел шквал с дождем, броненосец скрылся, а
когда пасмурность разъяснилась, его уже не было на горизонте.
К вечеру этого дня лейтенант Макаров опять подошел к Сочи и затем к
Адлеру и, не получив здесь никаких сведений, решил повторить ночную
вылазку катерами и отвлечь броненосец утром. Большая зыбь, дождь с
громом и сильной молнией на этот раз сильно затрудняли всякую работу.
Тем не менее катера осмотрели все место до Гагры и дальше. Турецких судов не было, и на берегу была полная тишина.
Ни разговоров, ни огней на берегу не было замечено. Заключив из
всего этого, что Гагры оставлены турками, лейтенант Макаров пошел в
Новороссийск, где и узнал, что ему посчастливилось отвлечь броненосца от
Гагры в самую критическую для отряда Шелковникова минуту. По заявлению
Шелковникова своему начальству, колонну князя Аргутинского рассвет
застал в сфере убийственного огня, но она была спасена от страшных
потерь пароходом "Константин", который отвлек броненосец в море на 4
часа и тем оказал бесценную услугу. В 8 часов утра отряд расположился на
неуязвимой позиции. Без участия моряков эта колонна войск находилась бы
на склоне гор три часа под огнем неприятельского броненосца, стоявшего
вплоть у берега.
В Новороссийске, посоветовавшись с командирами минных катеров,
лейтенант Макаров решил воспользоваться лунным затмением, чтобы напасть
на турецкие броненосцы, стоявшие на якоре в Сухум-Кале.
Выйдя из Новороссийска вечером 10 августа, лейтенант Макаров на
другой день в 10 часов вечера подошел к Сухуму на расстояние 6 миль и
тотчас спустил минные катера: "Синоп" (лейтенант Писаревский, мичман
Подъяпольский), "Чесма" (лейтенант Зацаренный, волонтер вольный штурман
Максимович), "Минер" (мичман Нельсон-Гирст, минером минный офицер
лейтенант Королев) и "Наварин" (лейтенант Вишневецкий).
Катера отвалили, как всегда, в полном боевом порядке. Начальство над
всеми катерами поручено было минному офицеру лейтенанту Зацаренному, на
опытность и распорядительность которого командир всегда рассчитывал.
Предположено было сперва взорвать бон, потом напасть на двух
броненосцев одновременно. Катера подошли к рейду и, как только началось
затмение, вошли на рейд, освещавшийся пожаром госпиталя и большими
кострами. На рейде нашли только одного броненосца, типа "Шевкет" [По
рапорту лейтенанта Зацаренного это был броненосец "Ассари-Шевкет",
стоявший не на рейде, как утверждает автор "летописи", а под самый
берегом на швартовых. После взрыва он, из-за мелководья, не затонул, а
сел на дно.]. Лейтенант Зацаренный послал все катера в атаку к
правому борту броненосца. Катера смело пошли вперед в линий кильватера,
ведя за собой крылатые мины. Каждый был вполне уверен, что в резерве
лучший катер с бравым офицером, который всегда в случае нужды выручит из
беды и окажет помощь.
Вслед за окликом неприятель открыл ружейный и пушечный огонь, а с берега посыпалась туча пуль и картечей.
Первым шел и взорвал мину катер "Синоп", вторым "Наварин", третьим
"Минер". Лейтенант Зацаренный на катере "Чесма", кинувшись вслед за
катерами, чтобы помочь, кому нужно, попал в кучу обломков и громадное
волнение от раскачавшегося взрывами броненосца, но браво и благополучно
выпутался.
Во время атаки катер "Синоп" сцепился с гребным катером, стоявшим у
борта; произошла рукопашная схватка. Турки дрались веслами и пробили
лейтенанту Писаревскому голову, а отпорным крючком почти стащили его в
воду. Но бравая команда спасла своего лейтенанта и меткими выстрелами
отбилась от неприятеля.
Через пять минут после начала атаки все катера были уже далеко от
броненосца и, согласно приказания командира парохода, не дожидаясь
результатов действия своих мин, возвратились на пароход при громких
криках "ура" на катерах и пароходе.
Все три взрыва были очень хороши. Из них взрыв катера "Синоп" поднял
столб черной воды, вероятно, пришелся у угольной ямы. Взрыв катера
"Наварин" был на глубине 30 фут. и потому сильно раскачал броненосца.
Взрыв катера "Минер", где минером был минный офицер лейтенант Королев,
был, по выражению Макарова, глубокий, хорошо прочувствованный взрыв.
Каждый взрыв сопровождался громким "ура" на всех катерах. Веселый дух
офицеров и команд, твердо верящих в силу своего оружия, не имел границ.
После первого же взрыва на броненосце поднялся ужасный крик и вопль
отчаяния, но слышна была и чья-то отчетливая команда. Вообще он
сопротивлялся слабо, тогда как по всему берегу открыт был сильный огонь.
Узнав, что все здоровы, лейтенант Макаров приказал как можно скорее
поднимать катера. В это время показался в тумане рангоут с правой
стороны. Люди утроили свои силы. Катера взлетали кверху один за другим.
Когда три катера были подняты, показался дым, рангоут и корпус с другой
стороны броненосца типа "Османие", который находился не далее 3 миль. В
это время четвертый катер отделился от воды и машина работала полным
ходом. Весь подъем продолжался около 7 минут, и только благодаря этой
быстрой работе катера были спасены.
Донося обо всем этом, командир парохода с особою похвалою отзывался о
распорядительности старшего офицера лейтенанта Давыдова и лейтенанта
Зацаренного, а также о замечательной опытности и знании дела
механиков-старшего, дворянина Павловского, и младшего, подпоручика
Майорова, вольного механика Красноштанова и всей машинной команды. Без
таких лиц, по отзыву Макарова, он не решился бы ни на одну смелую
выходку, и вообще, по его словам, потопление купеческих судов у входа
Константинопольского пролива и вылазки, подобные тем, какие произведены
им на Батумском и Сулинском рейдах, в Гаграх и Сухуме, можно делать
безнаказанно только при той лихорадочной любви к делу и своему судну, с
которой все до последнего матроса исполняют свой долг на вверенном ему
пароходе.
За описанный подвиг командир парохода лейтенант Макаров награжден
был чином капитан-лейтенанта и орденом Св. Георгия 4-й ст.; этого же
ордена удостоены лейтенанты Зацаренный и Писаревский; а другим чинам
даны ордена: одним-Св. Владимира 4-й ст., другим-Св. Анны или Станислава
3-й ст.
Впоследствии о результатах описанной атаки получены были разноречивые сведения.
Полковник Шелковников телеграммою от 23 августа сообщил главному
командиру Черноморского флота: по собранным сведениям оказалось, что
катера парохода "В.К. Константин" произвели взрыв под очень большим
броненосцем и сильно его повредили. Три дня потом турки его подготовляли
и отвели на буксире в Батум. А командир казачьего полка полковник
Соколовский, с которым командир парохода "В.К. Константин" встретился в
октябре на Кавказском берегу, сообщил, что "абхазцы при опросе их
показывали, что броненосец был совершенно затоплен одною оконечностью, а
другою торчал из воды как птица (выражение абхазцев), и что всех их
(абхазцев) заставляли качать воду и говорили, будто ночью пароход ударил
броненосец и пробил его; затем привели какие-то машины и тоже работали и
наконец увели броненосца". Волонтер Кабулетского отряда Лысенко сообщал
Макарову, что все перебежчики, которых он спрашивал, до 30 человек,
показывали, что броненосец, которого взрывали в Сухуме, совершенно
утонул на пути к Батуму.
Военный же агент наш в Константинополе, Генерального штаба полковник
Филиппов, которому поручено было разъяснить это обстоятельство, от 13
февраля 1880 г. донес, что атакованный в Сухуми броненосец назывался
"Ассари-Шевкет", что он от одного офицера, находившегося на этом
броненосце во время атаки его, именно штабс-капитана Тахсима-Эффенди,
слышал рассказ, почти тождественный с тем, который изображен в рапорте
Макарова, что "Ассари-Шевкет" во время атаки действительно был
поврежден; но в технические подробности повреждений он, полковник
Филиппов, не входил, так как после починки этого судна сделанных ему
повреждений заметить было невозможно...
В январе 1878 г. пароходы "Россия", "Владимир" и "Веста" еще два
раза, 12-го и 14-го, выходили в море для крейсерства на пространстве
Румелийских портов с Босфором, но по случаю сильного ветра, а потом
мрачности и снежной метели поиски их остались без всякого результата;
пароход же "Великий князь Константин", под командою флигель-адъютанта
капитана 2 ранга Макарова, 10-го числа ходил в крейсерство с целью
произвести демонстрацию у восточного берега Черного моря, для отвлечения
неприятеля от западного берега моря, где должны были оперировать
пароходы "Россия", "Владимир" и "Веста". Получив в Поти сведение, что на
Батумском рейде стоит эскадра Гобарта-паши, флигель-адъютант Макаров
подошел к этому порту и в ночь с 13-го на 14-е число, не доходя 4-5
миль, спустил свои минные катера: "Чесма" (лейтенант Зацаренный) и
"Синоп" (лейтенант Щешинский), поручив начальство над обоими лейтенанту
Зацаренному; катера отвалили от борта в 11 час. 20 мин. и, несмотря на
сильный туман, чрезвычайно затруднявший отыскание бухты, в половине
второго часа, когда взошла луна, подошли к Батумскому рейду, на котором
нашли семь судов, стоявших кормою к берегу; крайний был двухмачтовый
броненосец, затем два трехмачтовых судна, дальше большой колесный
пароход и, наконец, еще три судна с большим рангоутом. Свет луны и блеск
снежных гор прекрасно освещали рейд. Правее маяка видно было сторожевое
судно под парами, которое оказалось двухмачтовым винтовым пароходом. На
шлюпбалках посредине судна было поднято 6 белых катеров. Лейтенант
Зацаренный, убедившись, что пароход был военный и большого размера,
решился атаковать его; а потому, приблизившись к нему не будучи
замеченным на 30-40 сажень, оба катера одновременно пустили по одной
мине Уайтхеда, которые, ударившись о пароход, взорвались почти
одновременно. В тот же момент последовал взрыв и поднялась большая
широкообразная масса воды, а вслед за тем послышался сильный треск от
перелома взорванного парохода и глухие вопли и крики отчаяния утопающей
многочисленной команды. Пароход лег на правую сторону и быстро пошел ко
дну с большею частью своего экипажа; от взрыва мин до того момента,
когда скрылись мачты парохода, прошло не более одной или двух минут. На
поверхности оставалась часть команды, плававшей между обломками и вещами
погибшего парохода. Лейтенант Зацаренный, несмотря на желание спасти
людей, не решился подойти к ним, потому что масса плававших обломков
беспрерывно попадалась под винты катеров. В это время с береговой
батареи был открыт по катерам огонь и из глубины рейда показалось судно,
высланное вероятно для спасения людей. Почему катера и возвратились к
своему пароходу, который в 3 с четвертью часа, подняв их, немедленно
снялся и направился для отвлечения внимания неприятеля к Самсуну, на вид
которого прибыл 15-го числа, не встретив на пути ни каботажных, ни
паровых судов. Затем, придерживаясь берега, лег на Новороссийск и,
отойдя достаточно от берега, переменил курс на Севастополь, куда и
прибыл 16-го.
Взорванный пароход назывался, как после оказалось, "Интибах".
...На этом и прекратились все военные операции на Черном море за наступившим 19 января перемирием.
Источник: Морские сражения русского флота. Воспоминания, дневники, письма. М., Военное издательство, 1994 Сост. В.Г. Оппоков.
