Около 11 часов ночи командор Грейг сделал своему отряду сигнал сняться с якоря. Для сего, чтоб не встревожить неприятеля пушечными выстрелами, он приказал поднять один фонарь на гафеле. Отряд немедленно был под парусами. Корабли, подняв фонарь на кормовом флагштоке, показали, что готовы спуститься. На это командор отвечал поднятием трех фонарей на гафеле, что означало приказ привести это в исполнение.
Корабль «Европа», бывший более всех под ветром и опасавшийся песчаной банки[возвышающаяся часть морского дна, покрытая водой отмель], которая находилась под ветром его, прежде чем сигнал был сделан, спустился и пошел в бухту один и около полуночи бросил якорь в южной стороне залива, близ неприятеля. Здесь он принужден был выдержать с неприятельских судов, а равно и с береговых батарей, весьма сильный огонь, на который, однако, бросив якорь и поворотись на шпринге, он отвечал сильно и метко. Это продолжалось около четверти часа, пока не подошли другие корабли. Видя его затруднительное положение, командор со своим кораблем «Ростислав» и с кораблем «Не тронь меня» под всеми парусами спешил к нему на выручку. Миновав «Европу» на полкабельтова, командор бросил якорь против середины входа в бухту, около полтора кабельтова от неприятеля, в первой четверти часа ночи. «Не тронь меня» в то же время бросил якорь около полукабельтова далее и к северной стороне входа. Фрегаты стали против назначенных им батарей.
Час с четвертью продолжался ужасный огонь с обеих сторон. В это время каркас, брошенный с бомбардирского корабля, упал в рубашку грот-марселя[ Парус на второй от носа (средней) мачте.] одного из турецких кораблей. Так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной парусины, то он мгновенно загорелся я распространил пожар по мачте и такелажу. Грот-стеньга[продолжение верхнего конца мачты, в данном случае грот-мачты] скоро перегорела и упала на палубу, отчего весь корабль тотчас же был объят пламенем.
Командор, увидя замешательство, произведенное этим случаем в турецком флоте, сделал условленный сигнал брандерам, которые немедленно спустились на неприятеля. Капитан-лейтенант Дугдаль, на передовом брандере, поставил все паруса, чтобы подойти и сцепиться с наветренными неприятельскими кораблями; но, пройдя мимо командорского корабля и подходя к неприятелю, он встретил две гребные галеры, которые немедленно абордировали его брандер. Это принудило его зажечь свое судно прежде назначенного времени и для спасения собственной жизни броситься за борт и вплавь достигнуть своей шлюпки, которая, отдав бакштов в то время, как галеры подошли к брандеру, отстала от пего на большое расстояние. Галеры остановили брандер и пустили его ко дну на том самом месте, где на него напали.
Лейтенант Мекензи следовал близко за первым брандером и, приблизясь к неприятелю, зажег свое судно. Но в то время как брандеры спускались на неприятеля, пожар первого турецкого корабля распространился уже на два или три ближайшие к нему; горящие обломки от его взрыва упали еще на несколько других судов, и таким образом половина турецкого флота уже пылала. Брандер Мекензи навалил на один из горевших судов.
Лейтенант Ильин, командир третьего брандера, следовал в некотором расстоянии, и когда проходил мимо командора, тот закричал ему, чтобы ни под каким видом не зажигал брандер прежде, чем сцепиться с одним из наветренных турецких кораблей. Вследствие того он подошел борт о борт к одному из них и зажег его.
Мичман князь Гагарин вскоре подошел на четвертом брандере; но гак как большая часть неприятельских судов уже горела, то он также попал на горящий корабль.
Как скоро первый брандер прошел мимо командорского корабля, приказано было прекратить пальбу, чтобы не вредить своим брандерам, которые находились между ним и неприятелем. Но так как пожар еще не сообщился нескольким из наветренных турецких кораблей, которые продолжали стрелять, то командор был принужден снова открыть огонь.
Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать ужас, остолбенение в замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись; большая часть гребных судов или затонули или опрокинулись от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого. Немногие достигли берега, цели отчаянных усилий. Командор снова приказал прекратить пальбу с намерением дать возможность спастись по крайней мере тем из них, у кого было довольно силы, чтобы доплыть до берега. Страх турок был До того велик, что они не только оставляли суда, еще не заморившиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями.
Корабли «Европа» и «Не тронь меня» получили приказание отойти несколько подалее, чтобы быть вне опасности от взрыва судов. Командор, с одним своим кораблем «Ростислав», остался до совершенного окончания дела. Он приказал перекрепить все паруса как можно туже и брандспойтами обливать паруса и такелаж, чтобы совершенно смочить их, а также беспрестанно окачивать борта и палубы ведрами, чтобы обезопасить корабли от падавших горящих обломков.
Граф Алексей Григорьевич к 4 часам утра прислал со всего флота гребные суда, чтобы в случае несчастия подать помощь «Ростиславу»; командор же, видя, что два неприятельских наветренных корабля не загорелись еще, отрядил лейтенанта Карташева, командовавшего упомянутыми гребными судами, с пятью или шестью катерами, обрубить канаты у наиболее наветренного корабля и постараться спасти его и выбуксировать. Вскоре после того с несколькими катерами был послан лейтенант Мекензи спасти еще другой корабль и вывести его. Оба офицера исполнили это приказание с неустрашимостью, несмотря на опасность от близ горевших неприятельских кораблей, которые один за другим взрывались. Оба корабля были уже на буксире, когда, к несчастию, одно из горевших судов взлетело на воздух в то самое время, как лейтенант Мекензи с последним из буксируемых кораблей проходил вблизи его. Горящие обломки взорванного корабля, падая, зажгли и этот корабль. Командор Грейг опасался, чтоб подобное несчастье не случилось и с другим спасаемым кораблем, и когда сделался небольшой ветерок с берега (во время сражения совершенно заштилило), то с корабля «Ростислав» послал на этот корабль капитан-лейтенанта Булгакова с тем, чтобы он принял команду, отдал и поставил с возможною поспешностью паруса и, выведя корабль из бухты, шел на соединение с графом Орловым у входа. Все это было исполнено с большим искусством и быстротою. Этот корабль именовался «Родос».
Начинало рассветать; все гребные суда посланы были овладеть галерами и барказами, избегнувшими пожара. Они были приведены к эскадре.
Командор, видя, что победа совершена и что в бухте не осталось не только ни одного судна, но даже ни одной шлюпки, которые не были бы или сожжены или выведены к эскадре, снялся с якоря с кораблем «Ростислав» и остальными судами отряда и вышел на соединение с графом Орловым. По соединению он отсалютовал ему двадцатью одним выстрелом, на что с корабля «Трех иерархов» было ответствовано равным числом. Как скоро «Ростислав» бросил якорь, командор Грейг спустил свой брейд-вымпел и прибыл на корабль «Трех иерархов» для отдания главнокомандующему подробного донесения. Граф принял его с изъявлениями полной радости и удовольствия.
Так кончилось ночное дело с 25-го на 26-е число июня, в котором турецкий флот был совершенно истреблен. Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших.
Потеря со стороны русских была весьма незначительна. На корабле «Европа» было 8 человек убитых, и двое или трое на корабле «Не тронь меня». «Ростислав», хотя и бывший ближе всех к неприятелю, не потерял ни одного человека, без сомнения по той же причине, как и в первом деле, т. е. что неприятельские ядра были слишком высоко направлены. Потеря неприятеля оказалась весьма велика, и хотя не было возможности узнать ее даже приблизительно, но, по словам турок, она должна простираться до 10 000 человек, даже более, потому что на флоте их находилось с лишком 15 000 человек, а на следующий день не могли насчитать 4000, которые вместе с гарнизоном крепости и всеми жителями Чесмы в величайшем страхе убежали в Смирну, лежавшую сухим путем около 30 миль оттуда. Они прибыли в этот город на другой день после битвы, произвели там величайшие беспорядки и яростное мщение свое обратили на греков и других христианских жителей: они перебили многих из них и разграбили их жилища. Турецкий паша, начальствовавший в Смирне, употреблял все меры для усмирения этой ярости и наконец выгнал их из города. Граф Орлов, получив известие о варварском поведении их в Смирне, отправил туда находившегося в плену турецкого пашу, который обещал приложить всевозможное старание к прекращению этих ужасных беспорядков.
Замечательно, что все турецкие корабли (за исключением первого) горели вообще часа по два и более, прежде нежели огонь достигал до крюйт-камер их; некоторые же сгорали по самую ватерлинию и тогда только взлетали на воздух, загоревшиеся последними взлетели не ранее 9 часов утра.
Выбуксировав из бухты корабль «Родос» и гребные га- леры, русские матросы и греки со следовавших за флотом судов вышли на берег и заняли крепость и город Чесму, совершенно оставленные турками и греками. Они нашли тут богатую добычу, состоявшую преимущественно из шелковых и бумажных тканей, оставшихся в лавках и на фабриках.
Граф Орлов послал отряд солдат под начальством подполковника Обухова овладеть батареею на северном мысу увезти из нее пушки. Для прикрытия же этого отряда и принятия пушек с батареи он приказал капитану Безенцову на корабле «Не тронь меня» войти в залив. Вследствие сего все пушки этой батареи, числом 22, перевезены на «Не тронь меня». Они были медные и по большей части 24- и 30-фунтового калибра. С крепости Чесменской также перевезено несколько орудий на корабль «Не тронь меня», остальные же испорчены.
В то же самое утро граф Орлов приказал сигналом потребовать всех флагманов и капитанов на корабль главнокомандующего... После полудня он на своем катере, на котором находились брат его граф Федор Григорьевич, князь Долгоруков и командор Грейг, отправился для осмотра обгорелых остатков неприятельского флота, представлявших печальное зрелище по множеству мертвых тел, растерзанных и в разных положениях плававших между обломками. В числе их нашлось несколько, еще не совершенно лишенных жизни. Граф приказал перевезти их на корабль для перевязания ран и подания возможной помощи. Он приказал также подорвать бастионы замка, обращенные к морю. По возвращении его на корабль он послал капитан-лейтенанта фон Дезина с несколькими барказами поднять с затонувших кораблей столько медных орудий, сколько окажется возможным. В следующий день поднято их несколько, и они распределены на разные суда флота.
Чтобы не терять, однако, времени в поднятии этих орудий, граф Орлов приказал перевести с берега на свои корабли всех высаженных людей и кораблю «Не тронь меня», выйдя из залива, соединиться с флотом. Как скоро этот корабль оставил бухту, несколько турецких конных партий стали показываться на высотах позади города; найдя город оставленным русскими, турки снова вошли в пего и заняли замок.
По получении известия о сей победе в Санкт-Петербурге ее величество государыня наградила всех отличившихся следующими милостями: граф Орлов пожалован кавалером вновь учрежденного ордена Святого Георгия 1-го класса и назван Чесменским; адмиралу Спиридову пожалован орден Святого Андрея; граф Федор Григорьевич Орлов и командор Грейг получили орден Святого Георгия 2-го класса; капитан Клокачев, командир корабля «Европа», и капитан Хметевской, командир корабля «Трех святителей», награждены орденом Святого Георгия 3-го класса; капитаны Лупандин, командир корабля «Ростислав», Безенцов — корабля «Не тронь меня», капитан-лейтенанты Перепехин, командир бомбардирского корабля «Гром», командир фрегата «Надежда» Дугдаль, лейтенанты Мекензи и Ильин и мичман князь Гагарин — все получили Святого Георгия 4-го класса. Все четыре офицера, командовавшие брандерами, произведены в следующие чины со старшинством со дня победы. По возвращении же флота в Россию ее императорское величество всемилостивейше изволила наградить офицеров и нижних чинов, бывших в сем сражении, денежною выдачею по мере участия их в сем знаменитом бою, что подробнее будет описано в надлежащем месте.
28 июня утром капитан Борисов со своим кораблем «Святой Януарий» и бомбардирским кораблем получил приказание сняться с якоря, перейти к городу Хиосу и бомбардировать его... После полудня корабли спустили флаги, и всему флоту сделан сигнал сняться с якоря и перейти к Хиосу. Намерение главнокомандующего было овладеть сим богатым городом, но, подойдя к нему с флотом, он получил достоверное известие о появлении в городе чумы, что и принудило его оставить всякое покушение на Хиос, потому что все выгоды, какие можно было бы извлечь из этого богатого пункта, были уничтожены явною опасностью заразы. Бомбардирский корабль начал уже бросать в город бомбы; но граф Орлов приказал ему, а равно и кораблю «Святой Януарий», сделать сигнал возвратиться к флоту, что ими и исполнено.
Весь флот отправился к северу, с намерением перехватить прежде входа в Дарданеллы два корабля, которые, как было объяснено выше, отделились от турецкого флота и держали к Мнтилинскому проливу.
9 июня утром флот подошел к островам Спальмадорским; ветер зашел к норду, и флот старался лавировкой выйти из пролива Хиосского между островами Спальмадорскими и Антильским берегом... Вечером ветер скрепчал при сильном течении от севера. Поэтому флот был принужден стать на якорь под островами Спальмадорскими. Граф Орлов, узнав здесь, что две турецкие галеры, спасшиеся от неприятельского флота в день первого сражения, стояли r бухте Элихтер, отправил фрегат «Африка» и шлюп «Почтальон» для взятия или истребления их. Обе галеры найдены лежавшими в бухте между каменьями вплоть к берегу, и капитан Клеопин, найдя исполнение возложенного на него поручения неудобным, возвратился на следующий день, не истребив их, чем граф Орлов был весьма недоволен.
июня британский фрегат «Винчельси», под командою капитана Джервиса, пришел к флоту, присланпый для отобрания с трех английских транспортов «Чернышев», «Ор лов» и «Панин» британских паспортов на случай, если б они назначены были действовать неприязненно против турок. Но так как теперь в них не имелось более надобности, то граф Орлов отпустил их из службы при русском флоте и позволил отправиться с фрегатом «Винчельси».
В это время на флоте был большой недостаток в сухарях и провизии. Сухарей, при уменьшенной даче, только имелось на десять дней. К счастию, фрегат «Николай» взял два рагузских судна, нагруженных сухарями для турецкого флота, что оказалось весьма полезным призом для русского флота. Солонины и других провизий оставалось также весьма немного, и к тому же флот имел крайнюю необходимость для исправления повреждений и такелажа зайти на время в безопасный и удобный порт. Посему граф Орлов дал повеление адмиралу Эльфинстону с эскадрою, которая с самого начала состояла под его начальством, отправиться для поисков упомянутых двух турецких кораблей и блокады Дарданелл. Сам же он с остальною частью флота направился к острову Лемносу с намерением овладеть им: он считал этот остров выгоднейшим пунктом, в настоящем положении флота, как по удобству прекрасного порта Мудро, так и потому, что он был один из островов Архипелага, наиболее изобиловавших хлебом и скотом; а еще более потому, что ин лежит близ входа в Дарданеллы, сквозь которые граф твердо решился прорваться по овладении островом Лемносом, что дало бы ему безопасное убежище для флота в случае неудачи в этом предприятии.
1 июля ветер и течение продолжались в такой же силе от севера. Найдя невозможным вылавировать из Хиосского пролива, адмирал Эльфинстон с кораблями «Святослав», «Саратов» и «Не тронь меня», фрегатами «Африка» и «Надежда», составлявшими эскадру его, снялся с якоря и спустился под ветер.
[На этом останавливается рукопись, которой последний лист оторван. Неизвестно, затеряно ли остальное или автор не окончнл своей работы? В каталоге библиотеки адмирала Грейга против этой рукописи сделана отметка: «без конца».]
--------
В Гидрографическом департаменте Морского министерства хранятся четыре старинных гравированных плана, или вида, Чесменского сражения и при них «для изъяснения сих планов приложено подлинное донесение [ Напечатанное на русском и французском языках.] о совершенном истреблении турецкого флота... полученное сентября 13 дня 1770 года ко двору ее императорского величества от генерала графа Алексея Григорьевича Орлова с курьером из Сталии».
Мы помещаем здесь... самое описание, полагая, что многим читателям нашим любопытно будет увидеть этот давнишний документ.
«Когда контр-адмирал Эльфинстон со своею эскадрою соединился при береге Морейском с эскадрою под командою адмирала Спиридова и получено было известие от упомянутого контр-адмирала, что он на пути своем с подкреплением нескольких кораблей от адмиральской эскадры гнал неприятеля, который, для соединения с оставшимися позади его кораблями, бежал к стороне Азии, то в то время генерал граф Орлов, прибыв из Морей с двумя кораблями, по соединении всего флота взял главную команду над оным. Первое его попечение было запастись провиантом и водою. Что исполнив, опасались одного только того, дабы неприятеля не упустить за Дарданеллы, чего для с благополучным ветром и отправились искать оного. Подъезжая к острову Хио, уведомились, что турецкий флот находится в канале за оным островом. Отряжен был туда для получения точного известия корабль «Ростислав», на котором послан был от главнокомандующего контр-адмирал Грейг. Сей по возвращении объявил, что неприятельский флот усмотрел ходящий под парусами в девяти больших кораблях; но как уже было под вечер, то положено лавировать во всю ночь в устье оного капала, а на рассвете войти туда. Исполнив сие в назначенный час и увидев стоящего неприятеля в боевом порядке, убавили парусов, чтоб дождаться отставших судов. По приближении которых главные командиры, съехавшись вместе, сделали распоряжение к атаке следующим образом: кораблям команды адмирала Спиридова сочинять передовой строй боя, а кораблям графа Орлова средний, Эльфинстоновым же делать сторожевой край. Как разъехались начальники по своим местам, то дан был сигнал с корабля «Трех иерархов», дабы строиться к бою по вышеположенному расписанию и идти к атаке. Первым был корабль «Европа», вторым «Евстафий», третьим «Трех святителей», четвертым «Януарий», пятым «Трех иерархов», шестым «Ростислав», седьмым «Не тронь меня», восьмым «Святослав», девятым «Саратов», а два фрегата, которым должно было быть тут же, к тому времени не подоспели. В сем порядке 24-го дня июня в половине двенадцатого часа подошли к турецкому флоту. Оный стоял, одним крылом примкнувшись к мели и к небольшому каменному острову, другим протянулся к порту, называемому Чесме, находясь в весьма выгодном положении. Вдруг началась с турецкого флота по нашему жесткая пальба. «Европа» вступила в бой, который в половине первого часа сделался общим. «Евстафий», на котором был наш заслуженный адмирал Спиридов, с несказанным терпением и мужеством выдерживал все неприятельские выстрелы, подходя к ним ближе; а пришед в меру, зачал производить свой огонь без умолка с такою жестокостью, что неприятель оттого великий вред почувствовал[ в отличие от журнала Грейга, в сообщениях Орлова приподнимается роль адмирала Спиридова]. Однако ж ядра неприятельские с разных кораблей противу его устремляющихся не переставали осыпать его. Тут вступил в сражение и корабль «Трех святителей», также и «Януарий», выдвинувшись вперед из своих мест. По сем стал сражаться и корабль главнокомандующего, называемый «Трех иерархов», за которым последовал «Ростислав», на коем находился князь Юрий Долгоруков. Корабли же команды Эльфинстоновой по положению своему были в некотором отдалении. Удар за ударом выстрелов пушечных, сливаясь, беспрерывный гром производили. Воздух, наполнен будучи дымом, скрывал корабли от вида друг у друга так, что и лучи солнца померкли. Свист ядер летающих и разные опасности представляющиеся и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся с врагом... В самом жесточайшем сражении были четыре корабля: «Евстафий», «Трех святителей», «Януарий» и «Трех иерархов». Напоследок корабль «Евстафий», сцепясь с кораблем, главнокомандующим над неприятельским флотом, производил и в самое то время пушечную и оружейную пальбу; от чего оный и загорелся. Корабль же «Трех иерархов», лежа на якоре и сражаясь с двумя неприятельскими, увидел в опасности адмирала и, тотчас отрубя якорь, изготовился к абордажу. Но, приметя, что неприятельский корабль горит, принужден был принятое намерение оставить, дав сигнал, чтобы все военные шлюпки поспешали к «Евстафию». Подгоревшая у турок мачта упала поперек на наш корабль, сцепившийся и почти уже завладевший оным, и тем в пламень привела и наш. В самом скором времени после того корабль наш взорвало, за которым следовал и неприятельский. Сие происшествие и то, что турки не могли уже более терпеть зря столь жестокую и неустрашимую с нашей стороны атаку, привели флот оттоманский в трепет, который, отрубя якоря и подняв паруса, бежать начал в великом смятении в порт под защищение крепости Чесме. Граф Орлов, подняв все паруса на корабле «Трех иерархов», стремился в самый нутрь неприятельского флота, но не был в силах догнать оный за легкостию турецких судов. Скоро после того обрадован он был известием, полученным о спасшихся с корабля «Евстафий», между которыми адмирал[Г.А. Спиридов], капитан и брат его граф Федор Орлов находились.
После сего сделано распоряжение запереть неприятельский флот со всех сторон в гавани, служившей ему убежищем, что вскоре и исполнено. Наряжен для бомбардирования неприятеля один бомбардирский корабль, который через целые сутки и причинял ему великий вред и беспокойство. Неприятель со своей стороны изготовил на берегу большую батарею и поставил там более двадцати пушек. Между тем наши приготовляли четыре брандера. На другой день по собрании совета положено было производить атаку ночью, к коей наряжены были четыре корабля: «Не тронь меня», «Ростислав», «Саратов» и «Европа» и два фрегата под командою контр-адмирала Грейга. Под сим прикрытием следующую ночь... брандеры и отправлены, на которых посланы были явившиеся к тому охотники: двое из россиян и нашей службы двое англичан, прочим же кораблям велено быть в готовности для подкрепления. Неприятель, приметя идущих, начал производить преужасный огонь со всех своих кораблей и с берега. Наши не упустили ничего, чтобы равномерно им ответствовать. Начали оттоманские корабли загораться, но скоропостижно пожары сии ими утушаемы были, пока, наконец, загорелся на одном их корабле марсель, что контрадмирал Грейг приметя, сам перестал производить стрельбу и велел идти брандерам. Оные, не мало не мешкав, исполнили свою должность с великим терпением и неустрашимостью по данному им наступлению с желаемым успехом, в чем отменно отличился господин Ильин, который, подошед к турецкому кораблю, с полным экипажем находящемуся, в глазах их положил брандкугель в корабль и, зажегши брандер, возвратился без всякой торопливости с присутствием духа, как и прочие, назад. Тут уж увидели вдруг в разных местах загоревшийся флот неприятельский, узрели и победу свою совершенну... Вскоре по сем начало рвать неприятельские корабли один по другому. Сие чрезвычайпое явлепие столь ужасно было, что и берега стонали, и по истечении малого времени весь неприятельский флот обращен в пепел, исключая один корабль о шестидесяти пушках в пять галер, которые нашим достались в добычу с несколькими малыми судами. По сему высадили наших людей на берег, кои взяли неприятельскую батарею...
В порту сочтено огнем истребленного турецкого флота: 15 линейных кораблей, из коих шесть от 80 до 90 пушек, прочие были от 70 до 60, шесть фрегатов, несколько шебек и бригантин, множество полугалер, фелук и других малых судов, а всех вообще около ста судов...»
...Приводится еще одно любопытное описание этого события, находящееся в записках князя Юрия Владимировича Долгорукова, того самого участника Чесменской кампании, о котором неоднократно упоминается в журнале адмирала Грейга
[Записки князя Ю. В. Долгорукова сначала напечатаны были в журнале «Отечественные записки», 1840 г., № 12, а потом в книге «Сказания о роде князей Долгоруковых»].
«...После сей экспедиции мы... вышли в море, где к нам пришел контр-адмирал Эльфинстон[ английский уроженец, после Чесменского боя оставивший русскую службу.] с тремя кораблями, а прежде нас было шесть линейных и несколько фрегатов. Пришло к нам известие, что шестнадцать турецких кораблей и множество разных судов находится в море и вблизи от нас. Тотчас на адмиральском корабле созван был военный совет, куда главнокомандующий пригласил адмирала Спиридова, генерал-майора графа Федора Орлова, контр-адмирала Эльфинстона, капитана нашего корабля, Грейга и меня. Видя, что начали колебаться, мы с Грейгом решительно сказали, что должно искать турецкий флот и атаковать его, и на сие мнение, хотя с трудностью, согласили главнокомандующего. Счастье, что мы имели капитана Грейга, мореходца самого искусного, какого только желать можно[Здесь ощущается сильная личная симпатия Долгорукого к Грейгу, отчего преувеличивается его роль в организации сражения]. Он сделал диспозицию таким образом. В авангарде под начальством адмирала Спиридова корабли: «Европа», «Евстафий», на коем были адмирал с графом Федором Орловым, и «Януарий»; кор-де-баталь[центр боевой линии кораблей]: «Трех святителей», «Трех иерархов», где находились главнокомандующий и я, и «Ростислав». В арьергарде контр-адмирал Эльфинстон с кораблями: «Не тронь меня», восьмидесятипушечным «Всеволодом» и «Саратовом». В предписании сказано, чтобы корабли между собою расстояния имели не более полкабельтова, шедши один за другим, от неприятеля на пистолетный выстрел ложились в линию и всею дистанциею, проходя мимо неприятеля, производили пальбу. Накануне атаки Грейг ко мне подошел и просил, чтобы я взял команду над кораблем «Ростислав». Я сперва засмеялся, что он меня находит способным к морской части. Но он начал меня убеждать, и я переехал на «Ростислав». Генерал Пален, подполковник Порет и многие другие просились со мной и переехали. На другой день мы увидели турецкий флот в канале между островом Хиос и азиатским берегом, на якоре.
По сигналу вступили мы в атаку; корабль «Европа», первым придя в дистанцию, поворотил вдоль флота турецкого и производил пальбу; за оным кораблем «Евстафий» тоже, а потом «Януарий». «Европа», придя напротив корабля «Капудан-паша», увидела пред собою мель. Капитан, опасаясь потерять корабль, повернул назад. «Евстафий» думал то же сделать, но его паруса были повреждены; начал «Евстафий» дрейфовать на корабль «Капудан-паша», и думали, что будет ручной бой; адмирал [ Г.А. Спиридов] и граф Федор сели в лодку и погребли на фрегат, стоящий в отдалении от флота. Адмирал забыл на корабле своего сына, а граф Федор друга своего, князя Козловского. «Евстафий», нанесенный на корабль «Капудан-паша», с ним сцепился. Капитан Крузе[по другим источникам А.И. Круз] , видя турецкий корабль пустым, послал на последней при нем имеющейся шлюпке сына адмиральского к графу Алексею Григорьевичу с поздравлением о взятии турецкого корабля; но когда Крузе со своими взошел на корабль, увидели снизу дым и перебежали на свое судно. Вскоре турецкий корабль был весь в огне, и наши люди в изумлении ожидали своего жребия, как вдруг мачта турецкого корабля упала на наш корабль; искры посыпались в крюйт-камеру, которая была открыта по причине сражения. Мгновенно подняло «Евстафий» на воздух. Крузе, штурман и еще человека четыре попали на обломки; прочие все, и в числе пх князь Козловский, погибли в волнах. Потом взлетел на воздух и турецкий корабль; третий корабль нашего авангарда, «Януарий», еще прежде поворотил из боя вон. Корабль «Трех святителей» прошел сквозь турецкую линию, а «Трех иерархов» и «Ростислав» со своей стороны повернулись против турецкого флота и в весьма близком расстоянии открыли пальбу, которая недолго продолжалась. Турки обрубили якоря и в большом беспорядке вошли в глухой бассейн при Чесме. Об арьергарде невелика повесть: он убавлял парусов и пришел, когда мы уже обложили Чесменский бассейн, но еще издалека стрелял из пушек на воздух.
В сие время, как корабль «Евстафий» взорвало, граф Алексей Григорьевич бросил имевшую в руках брильянтовую табакерку и только выговорил: «Ах, брат!..» Вскоре потом приехал адмиральский сын с известием, что отец его и граф Федор Орлов
уехали с корабля прежде. Граф Алексей Григорьевич, Грейг и я поехали их отыскивать и нашли графа Федора со шпагою в одной руке, а в другой ложка с яичницей; адмирала с превеликим образом на груди, а в руке превеликая рюмка водки. Мы взяли их и перевезли к себе на корабль.
Тут опять Грейг со мною посоветовался, как турецкий флот истребить [тут автор воспоминаний, вопреки сведениями из журналов Грейга и Спиридова, а также из донесения Орлова, превозносит роль Грейга и занимается самовосхвалением]. Велел Грейг сделать четыре брандера, и ночью, под прикрытием корабля «Европа», капитан Клокачев вошел с брандерами и стал на самой ближайшей дистанции от врагов. На турецком флоте еще с первого сражения не опомнились, и такая была суматоха, что иной корабль стоял к нам кормою. С нескольких выстрелов брандскугелями Клокачев предал огню весь турецкий флот. К этому вдобавок из четырех брандеров один, Ильина, прицепил себя к турецкому кораблю. Мы с Грейгом, на шлюпке разъезжая, на рассвете увидели, что один только корабль «Родос» не сгорел, взяли и привели его в наш флот. Хотели вытащить еще один корабль, но на него с другого горящего судна упала мачта; он сам весь загорелся, и мы принуждены были его оставить. Почти неможно себе вообразить сего ужасного зрелища, кое мы видели в Чесменском порту. Вода, смешанная с кровью и золою, получила прескверный вид. Трупы людей, обгорелые, плавали по волнам, и так ими порт наполнился, что с трудом можно было в шлюпке разъезжать...»
Источник: Морские сражения русского флота. Воспоминания, дневники, письма. М., Военное издательство, 1994 Сост. В.Г. Оппоков.
