Под внешними угрозами безопасности РККА и Флоту в нашем исследовании понимается разведывательно-подрывная деятельность иностранных спецслужб и связанных с ними белоэмигрантских (военных, политических и националистических) центров. Противодействие им составляло одну из основных задач чекистских аппаратов. Идея защиты от внешних источников угроз в ходе ее реализации с неизбежностью персонифицируется в образе врага. Наличие врага является неотъемлемым компонентом обеспечения безопасности. Среди врагов обязательно выделяется главный, на борьбе с которым концентрируются основные силы, средства и ресурсы. Главный противник определяется в зависимости от развития международной обстановки в целом и взаимоотношений с отдельными странами в частности, наличия идеологических расхождений, территориальных претензий одного государства к другому, амбиций правящих элит, субъективных устремлений их лидеров. С этим и другими факторами непосредственно связана интенсивность и масштабность деятельности разведок и контрразведок, определение ими объектов для агентурного проникновения и сбора информации с легальных позиций. Безусловно, к таким объектам в рассматриваемый период относились в первую очередь вооруженные силы и оборонная промышленность. Интерес к военным секретам стоял в 20-е — начале 30-х годов на первом месте, что подтверждается содержанием заданий, полученных разоблаченными в тот период агентами разведорганов вероятных противников нашей страны. Анализ архивных документов и уже опубликованных материалов позволяет нам сделать вывод: главным противником после окончания Гражданской войны и вплоть до начала 1935 г. для чекистов и военных являлась Польша, за которой стояли капиталистические «титаны» — Франция и Англия[101]. Как известно, только в июле 1932 г. в Москве удалось подписать польско-советский договор о ненападении[102]. А до этого времени «синдром войны 1920 г.» довлел над взаимоотношениями двух соседних государств. В этом отношении характерны оценки ситуации, которые давал в середине 20-х годов председатель ОГПУ Ф. Э. Дзержинский. В связи с подготовкой обсуждения в Политбюро ЦК РКП(б) вопроса о международных отношениях, он писал своему заместителю В. Менжинскому: «Мне ситуация представляется следующей: то, что происходит в Польше с падением валюты, — происходит не без активного участия Англии… Польша могла бы все свои военные и шпионские силы (хотя бы и сокращенные) бросить против нас. По этой линии идет и демонстрация дружбы Румынии с Польшей. По этой линии идет и огромная работа Польши в Турции против нас… Надо собрать все материалы и дать анализ ситуации и игры и вместе с тем наметить ряд мер по линиям НКВД, НКвоен, нашей и Внешней торговли…»[103] Менее чем через год, в связи с приходом к власти Ю. Пилсудского, руководитель чекистских органов отмечает, что «переворот Пилсудского, как это очевидно для меня сейчас, является выражением националистических сил в Польше, направленных против России… целиком поддержанных Англией»[104]. Ф. Дзержинский делает вывод: все силы следует направить на подготовку к обороне от весьма вероятного и скорого по времени нападения поляков на СССР. Как главного противника определили Польшу и аналитики Разведывательного управления штаба РККА В многостраничном исследовании «Будущая война», появившемся весной 1928 г., они отмечали, что именно Польша в коалиции с Румынией и при поддержке Франции представляет и будет представлять в ближайшие годы основную угрозу[105]. Рижский мирный договор, подписанный РСФСР и УССР с одной стороны и буржуазно-помещичьей Польшей — с другой, о прекращении войны был подписан 18 марта 1921 года[106]. Новые, во многом случайные границы между советскими республиками и Польшей почти нигде не совпадали с этническим размежеванием. В результате войны к Польше отошла половина Белоруссии и четверть Украины. Линия границы прошла всего в нескольких десятках километров от столицы одной из советских республик — Минска и значительно приблизилась к центру другой — Киеву. Это создавало атмосферу осажденной крепости, постоянной нестабильности и напряженности, угрозы конфликтов со стороны соседа. В результате по обе стороны границы вскоре утвердились соответствующие стереотипы, больше свойственные состоянию войны, чем мирной обстановке. Польский историк З. Залуский в своей книге «Пути к достоверности», опубликованной в Варшаве в 1986 г., отмечал: «Реальные обстоятельства польско-советских отношений в межвоенном двадцатилетии сформировали события 1920 г. Люди, которые разрабатывали и реализовывали политику на протяжении всего межвоенного периода и в Варшаве, и в Москве, — это были люди, сформированные в 1920 г.»[107]. За 1919–1920 гг. около 1,5 млн граждан России, Украины и Белоруссии прошли через бои на Западном фронте с Польшей, лично столкнулись с «панами» и усвоили определенные негативные психологические и политические представления. Среди этих людей был и большой отряд чекистов. Еще со времени боевых действий борьбой с польской разведкой активно занимались будущие руководители Особого и Контрразведывательного отделов ОГПУ А. Артузов и Я. Ольский, начальник Секретно-оперативного управления Е. Евдокимов, начальник Особого отдела Западного фронта И. Апетер и некоторые другие высокопоставленные сотрудники органов госбезопасности. Именно они определяли на протяжении 20-х и начала 30-х годов стратегию и тактику противодействия польскому шпионажу. Аналогичная «личностная» ситуация сложилась и в польских спецслужбах. Длительное время начальником польской разведки оставался И. Матушевский[108]. В Первую мировую войну он служил в одном из гвардейских полков царской армии, отличился в боях, а с 1918 г. перешел на разведывательную работу в Войско Польское, возглавлял крупную шпионскую организацию в тылу красных войск в районе Минска. Позднее (в 1920 г.) он создал и руководил нелегальной резидентурой на территории Украины. Польша определялась главным противником не только в секретных документах Штаба РККА и аппарата ВЧК — ОГПУ, но и в средствах массовой информации. На страницах газет и журналов культивировался образ «хищной», «белопанской», «буржуазно-помещичьей» Польши. Она стала символом «агрессивного капиталистического окружения» Страны Советов, воплощением «образа главного врага». В журнале «Военное дело» была, к примеру, напечатана статья бывшего в то время начальником Оперативного управления Полевого штаба РВСР, будущего Маршала Советского Союза Бориса Шапошникова, «проникнутая насквозь духом грубого шовинизма». В этой статье «природное иезуитство ляхов противопоставлялось честному и открытому духу великорусского племени»[109]. Правда, необходимо отметить, что в данном случае Реввоенсовет одернул Б. Шапошникова и даже приостановил издание журнала до полной замены редакции[110]. Кто является главным врагом, обозначало и военно-политическое руководство Советской России, а затем и СССР. Ничем иным нельзя объяснить решение Политбюро ЦК РКП(б) о возвращении М. Тухачевского на должность командующего Западным фронтом в 1922 г. Это можно рассматривать как открыто выраженную советской стороной угрозу начать боевые действия против Польши в случае начала десантных операций врангелевских войск на юге России[111]. Через три года, выступая на 7-м Всебелорусском съезде Советов в Минске, М. Тухачевский, явно с позволения высшего руководства, призвал правительство Белоруссии «поставить в повестку дня вопрос о войне» с Польшей[112]. Специальная «польская» комиссия Политбюро Центрального комитета большевистской партии, рассмотрев вопрос о совещании в Риге представителей генеральных штабов Польши, Латвии и Эстонии, пришла к выводу, что именно Польша, руководимая Францией, проявила наибольшую активность на этом совещании в деле сколачивания «единого антисоветского блока граничащих с СССР на Западе государств…»[113]. Исходя из такой оценки Политбюро на своем заседании 9 апреля 1925 г. признало необходимым «максимальное усиление боевой и мобилизационной готовности Красной армии, а также принятие мер по усилению охраны границ»[114]. Готовность Польши пойти на военное вмешательство во внутренние дела СССР подчеркивалась в постановлении Политбюро от 15 марта 1930 г. «Об Украине и Белоруссии»[115]. Как на самого реального врага указывали на Польшу и чекистские руководители во многих предназначенных для неукоснительного исполнения на местах приказах и циркулярах. К примеру, в ноябре 1932 г. Особый отдел ОГПУ разослал в территориальные органы и аппараты военной контрразведки указание «Об усилении борьбы со шпионско-диверсионной деятельностью 2-го отдела Польского главштаба»[116]. В документе отмечалось, что резко активизировалась работа польской разведки, проведена ее реорганизация. Этот факт расценивался в разрезе реальной подготовки к вооруженным действиям. Таким образом, можно констатировать факт оценки Польши, ее армии и разведывательной службы в качестве реального главного противника, представляющего серьезную угрозу безопасности страны и ее вооруженным силам. Такого взгляда придерживались члены высшего исполнительного органа большевистской партии — Политбюро ЦК, военные лидеры и руководители советских органов госбезопасности. Эта оценка практически не менялась на протяжении 20-х — начала 30-х годов. С другой стороны, новейшая историография, материалы доступных ныне архивных фондов как у нас в стране, так и за рубежом свидетельствуют о том, что Польша не готовилась к наступательной войне с Советским Союзом. Однако, опасаясь удара с советской стороны и вероятной поддержки его действиями германских войск, настойчиво совершенствовала свои вооруженные силы и специальные службы, тратила огромные финансовые средства на оснащение их новыми видами техники и вооружения, обращала серьезное внимание на разведывательно-подрывную деятельность в СССР, оценивая его как своего главного вероятного противника. На протяжении всего рассматриваемого периода польское руководство стремилось проводить политику «равного удаления» от Москвы и Берлина и приближалось несколько то к одной, то к другой стороне в зависимости от обострения обстановки на восточной или западной границе. Чтобы вовремя определить «критическую точку» напряжения во взаимоотношениях с СССР и Германией, польское правительство стремилось иметь как можно больше реальной политической, военной и экономической информации, направляя острие своих спецслужб на советскую армию и флот, оборонную промышленность и транспорт. В лице польской спецслужбы органы госбезопасности столкнулись с серьезной силой, имевшей более продолжительную историю своего существования, чем ВЧК — ОГПУ. И если отечественные аппараты разведки и контрразведки опирались на идеологический фактор, притягательность идей равенства и справедливости, классовой солидарности, то поляки базировались прежде всего на националистических настроениях населения, беря в расчет и поляков, проживающих в Советском Союзе, и основывались на весьма распространенной в то время ненависти к русским, порожденной политикой царских властей, которую продолжили большевики. Достаточно вспомнить тот факт, что, перейдя в 1920 г. этническую границу Польши, Красная армия ощутила на себе мобилизацию сил всего польского общества перед лицом не столько революционной, сколько русской опасности для недавно освободившегося от «русского гнета» государства[117]. Фактически польская разведка была создана и вела подрывную работу в Российской империи задолго до начала Первой мировой войны. Польские националисты во главе с Ю. Пилсудским установили контакт с руководителем львовского разведцентра Учетного бюро австрийского генерального штаба. В итоге австро-венгерская разведка получила в свое распоряжение целую агентурную сеть под условным наименованием «Конфидент — R», состоящую из 15 представителей Союза боевых активистов (СБА-ZWC)[118]. К 1913 г. эта разведсеть разрослась до 250 человек. Ячейки «Конфидент — R» имелись во Львове, Кракове и Перемышле, откуда отдельные агенты командировались Ю. Пилсудским в Петроград, Москву, Одессу, Ригу, Киев и Вильно. Накануне Первой мировой войны «Конфидент — R» имела только в российской столице 38 агентов. Они работали достаточно активно. По подсчетам польского историка А. Пеплонского, всего за 6 предвоенных месяцев разведсеть Ю. Пилсудского направила своим хозяевам 389 письменных донесений и 119 устных сообщений[119]. Передаваемая информация касалась прежде всего военной проблематики. В дальнейшем разведывательная деятельность партии Ю. Пилсудского (Польской социалистической партии — ППС) базировалась на членах созданной им Польской войсковой организации (ПОВ). Она состояла в подавляющем большинстве из молодых, националистически настроенных поляков. ПОВ осуществляла свою деятельность на Украине, в Белоруссии, Смоленской губернии, а также в Петрограде и Москве. На Украине, к примеру, действовало главное командование ПОВ, которому подчинялись окружные командования в Киеве, Житомире, Одессе и Харькове[120]. В период Гражданской войны разведывательная резидентура ПОВ была нацелена на проникновение в центральные советские военные учреждения. Руководитель резидентуры К. Заблоцкий (окончивший до войны кадетский корпус в Москве) через свои связи среди бывших царских офицеров добился зачисления на службу во Всероссийский Главный штаб. Чтобы облегчить себе добывание необходимой информации, он даже вступил в члены большевистской партии. Лишь только к концу мая 1919 г. чекистам удалось разоблачить его деятельность. Однако завербованные им бывшие офицеры не попали в поле зрения Особого отдела ВЧК[121]. В ходе советско-польской войны разведка нашего противника эволюционировала от чисто «ПОВской», организационно исходящей из возможностей добывать военные сведения при помощи польского гражданского населения, к новой системе, взяв за основу разведслужбу французского генштаба[122]. Однако сотрудники ПОВ составили костяк польской военной разведки. В период становления Польского государства, до конца советско-польской войны и подписания Рижского мирного договора в 1921 г. всей польской разведкой руководил II отдел Верховного главнокомандования армии[123]. При штабах семи армий имелись разведывательные отделы. В июне 1921 г. польское руководство осуществило крупную реорганизацию своих спецслужб с учетом наступления мирного времени. Верховное главнокомандование было переименовано в Генеральный штаб, в составе которого был создан разведывательный отдел — основное подразделение II отдела Польского генштаба (ПГШ)[124]. Именно этот орган, хотя и претерпевший в межвоенные годы ряд реорганизаций, в течение всего исследуемого периода являлся основным аппаратом проведения разведывательно-подрывной работы против СССР. Основной его задачей являлся сбор военной и военно-политической информации. Небезынтересно отметить, что с самого начала функционирования разведывательного отдела в его составе выделяется специальное подразделение — подреферат «А-1», которое отвечало за проведение диверсионных акций на военных, промышленных объектах и транспорте, а также осуществляло подготовительные мероприятия на случай новой войны с нашей страной[125]. Для этих целей польские разведчики создали особую лабораторию по изучению и применению ядов, бактериологических препаратов, проводили эксперименты в области боевых отравляющих веществ[126]. II отдел ПГШ организовывал разведку прежде всего в отношении наиболее вероятных своих противников — СССР и Германии. Соответственно, существовали рефераты «Восток» и «Запад». Однако центр тяжести явно был смещен в сторону восточного соседа. Это утверждение можно подкрепить данными о распределении финансовых средств, выделяемых из польского государственного бюджета. Начальник разведки II отдела ПГШ майор И. Матушевский, считая, что главная опасность исходит от Советской России, Украинской и Белорусской Советских Республик, ассигновал в 1921 г. на работу там 120 тысяч польских крон, а на все западное направление — лишь 57 тысяч[127]. Учитывая достаточно эффективную деятельность советской контрразведки по польской линии, II отдел ПГШ выделял для работы на советской территории наиболее квалифицированных, проверенных на практике офицеров и служащих[128]. Для проведения разведывательно-подрывных акций в СССР руководство польской разведки создало ряд экспозитур — филиалов II отдела. Находившаяся в Варшаве экспозитура N 2 по заданию и при поддержке центрального аппарата сосредоточила свои усилия на контактах с эмигрантами на территории Польши и на заброске в СССР агентуры, завербованной среди белогвардейцев, а также украинских и белорусских националистов. Экспозитура N 1, дислоцированная в Вильно, вела разведку по Ленинградскому и Белорусскому военным округам. Украинский и Северокавказский военные округа входили в круг ведения экспозитуры N 5 во Львове[129]. Непосредственно на территории нашей страны действовали разведывательные резидентуры II отдела ПГШ под прикрытием посольства Польши в Москве, шести консульств (в Киеве, Харькове, Минске, Ленинграде, Тифлисе и Новониколаевске), а также репатриационных и иных комиссий, торговых организаций, отделения Польского телеграфного агентства и т. д.[130] Разведкой в приграничной полосе занимались вторые отделения штабов корпусов Департамента охраны края (ДОК) — погранвойск, которые тесно контактировали в своей работе с рефератом «Восток» II отдела ПГШ и получали от него соответствующие директивы[131]. Проведению разведывательно-подрывной деятельности польской разведки в СССР способствовал ряд обстоятельств, выделенных нами в ходе анализа документов: 1) наличие по обе стороны границы большого количества польских граждан, знающих русский, украинский и белорусский языки; 2) наличие разведывательной базы в лице поляков, проживающих в СССР, сплоченных на религиозной, националистической и культурной основе. Исследователи истории советско-польских отношений подсчитали, что после Октябрьской революции на территории нашей страны оставались проживать от 2,5 до 4 млн поляков[132]; 3) большое количество поляков среди командного и политического состава РККА, работников партийных и советских органов, в военной промышленности и даже в органах государственной безопасности. Многие из них были допущены к сведениям, составлявшим военную и государственную тайну. К примеру, по состоянию на 1923 г. в военную элиту входил 41 «генерал» РККА, и 11 % из них являлись по национальности поляками[133]. И этот процент лишь ненамного изменится до середины 30-х годов. Указанные выше обстоятельства, несмотря на меры, предпринимаемые по линии советской контрразведки, позволяли полякам добывать большой объем военной информации, особенно относительно дислокации воинских частей в приграничных округах, передвижения войск и оснащения их новой военной техникой. Председатель ВЧК Ф. Дзержинский обратил на это внимание подчиненных уже в первые месяцы после советско-польской войны. В своей записке от 19 января 1921 г. руководителю чекистских органов на Украине В. Манцеву он отмечал: «По имеющимся у нас данным, поляки обратили сугубое внимание на Киев и Правобережье Украины. Работа их и Петлюры в полном ходу… Польская разведка на Правобережье работает великолепно. Сведения у нее точные и быстро получаемые…»[134] Одной из причин безнаказанности польской агентуры в 1921–1922 гг. являлась слабость войсковой охраны и оперативного прикрытия наших западных границ. Ошибочным, на наш взгляд, явилось решение о закреплении за приграничными губернскими чрезвычайными комиссиями соответствующих территориальных участков границы. Дело в том, что в 1920 г. и в первой половине 1921 г. вся ответственность за политическую охрану границы лежала на едином чекистском органе — особом отделе окружного уровня, который мог своевременно обобщать и анализировать всю необходимую информацию, вырабатывать единую тактическую линию работы на границе и в прилегающих районах[135]. Не удовлетворяясь получением сведений военного характера из прикордонных районов, II отдел ПГШ стремился насадить свою агентуру на всей европейской части СССР и даже за Уралом. В 1924 г. руководство разведки осуществило перестройку работы реферата «Б-1» (позднее реорганизованного в реферат «Восток») с целью более глубокого проникновения в военную, экономическую и политическую сферы жизни Советского Союза.
| 
